Наталья Павлищева - Против «псов-рыцарей»
– Ты посмотри, вот силач!
Да уж, Тишаня и в своей деревне был не хилым, а на хороших харчах вырос словно на дрожжах (может, так и было, он еще молодой совсем).
Епископ усмехнулся:
– Это вон Анеи Евсеевны холоп.
– Он не холоп, – возразила Анея, – он вольный. Приехал с Вятичем и Настей.
– Где взяли-то такого? – это уже ко мне.
– Он нас ограбить на лесной дороге пытался.
– Чего?! – уставилась на меня Анея, явно не ожидавшая столь неприличного поведения от Тишани.
– Да они в первый раз, видно, на разбой вышли, а тут мы ехали. А грабил-то как! Почти попросил отдать деньги, но стоило за оружие взяться, дал стрекача.
– Неужто труслив?
– Нет, но разбойник из него не получился, совести слишком много.
Похоже, Анея успокоилась, снова с усмешкой наблюдая, как расправляется с нападающими на него новгородцами Тишаня.
Сшибка шла во всю мощь, уже уползали первые пострадавшие, кто-то просто отплевывался, утирался снегом, кого-то пришлось уводить и даже уносить. Но жалоб не было и покалеченных тоже. Выбитые зубы и разбитые губы или брови в счет не шли, как без них в драке? Но немного погодя сшибка как-то сама по себе сошла на нет, и виновником стал Тишаня.
У противников, а может, и соратников богатыря появилась забава, они висли на Тишане гроздьями, а тот раскидывал приставших в разные стороны. Постепенно он оказался просто в круге любопытных, и интерес к выбиванию зубов друг у дружки народ потерял.
Видимо поняв, что парня просто надорвут, к Тишане пробрался Вятич:
– Ну, все, хватит.
Тот чуть смущенно пробасил:
– А чего они все сразу…
– Вот и я о том. Негоже всем против одного.
Здоровенный, не меньше самого Тишани, кузнец Никифор крякнул:
– Да мы не против, мы ж за него. – И неожиданно, видно даже для самого себя, предложил: – А давай один на один?
Теперь они сцепились вдвоем. Стенка была забыта, круг стал совсем плотным, нам и не видно, что там творилось, можно было только догадываться. Князь позвал к себе кого-то из дружинников, кивнул на собравшихся…
Крики, которые доносились из плотного кольца людей на льду реки, говорили, что схватка крепкая, соперники друг дружки стоили. Потом раздался единый вопль, свидетельствующий о победе одного из поединщиков, только вот кого?
Из толпы, работая локтями, выбрался дружинник, бросился к князю, крича на ходу:
– Этот новенький Никифора ка-ак поднял да ка-ак приложил наземь!
– Живой?
– Конечно, чего ему сделается?
– Анея Евсеевна, скажи, чтобы твой человек ко мне подошел.
Анея усмехнулась одними уголками губ:
– Он с нами.
– Да будет тебе, силен же детинушка просто так по земле ходить, пусть послужит Новгороду, – крякнул епископ. Анея в ответ притворно вздохнула:
– Я ему не указ, как сам решит.
Я подумала, что Тишаня решит, как Вятич скажет.
Тишаня действительно вопросительно смотрел на Вятича, сотник рассмеялся:
– Чего ты на меня глазеешь, князь тебя звал.
– А чего меня-то?
– А кто половину новгородцев по льду раскидал?
Тишаня явно перепугался, что за бой на льду Волхова придется отвечать.
– А чего я-то, все так бились. Ну, может, и приложил пару раз кого, нос набок свернул, так чего они под кулаки лезут? И все на одного… А Никифор тот сам предложил…
– Да не переживай, князь тебя не ругать за разбитые носы собирается, а к себе звать.
– Куда к себе?
Вот балда, кулаками махать горазд, а соображать быстро не получается.
– В дружину, небось.
– А как же вы?
Тут уже не выдержала я:
– Нет уж, в дружину мы с тобой не пойдем.
Тишаня явно расстроился.
– Но и тебя держать не станем. Иди к князю, раз звал, ты Новгороду нужнее.
Хотелось добавить, что мы сами скоро уплывем, но травить душу парню уже не стали.
Но это было на следующий день, а тогда мы еще и сжигали собранное из чего попало чучело Костромы, или, как ее еще назвали, Зимерзлы. И глядя на летевшие по ветру искры от большущего костра, и то, как горячее пламя пожирает страшную куклу, действительно верилось, что скоро уйдет зима надолго, что холода и метели сменятся теплом и зеленью. Человек должен верить в лучшее, иначе как жить?
Мы ждали тепла с особым нетерпением, ведь предстояло поторопиться в Сигтуну – портить жизнь зятю шведского короля Биргеру и ссорить его с остальными.
Александр Ярославич и правда взял Тишаню к себе в дружину, но тут возникла проблема, потому как ни одна кольчуга на богатыря попросту не лезла, пришлось спешно набирать новую. Тишаня ходил гордый и смущенный донельзя, его позвал князь, вокруг него суетилось столько людей…
Кольчугу нашему богатырю набирал все тот же Никифор, мало того, объявил, что такому бойцу сделает все бесплатно. Анея дала денег на остальное – оружие, новую сбрую для Звездочки (парень категорически отказался менять кобылу, хотя я подозревала, что Быстрый все же обрюхатил подругу), одежду для самого Тишани. Не стал менять парень и свое имя, хотя странновато было называть Тишаней громилу, который все прибавлял в росте и раздавался вширь. Даже князь посмеялся, мол, тебе не лошадь надо, а кого покрепче.
Видно, мы хорошо прогоняли зиму, потому что весна пришла ранняя, дружная, веселая. Как-то неожиданно звонко закапало с крыш, сосульки застывали за ночь прозрачными синеватыми столбиками, а днем весело роняли кристально чистые капли в просевший ноздреватый снег. Его уже вовсю размывали ручьи. Грязи пока не было, но мостовикам в Новгороде работы нашлось, они чистили канавки для стока воды, выбрасывая горы мусора, накопившегося за зиму, меняли дубовые плашки мостовых, вытоптанные горожанами и гостями Новгорода, чинили ступеньки и перила лестниц, ведущих к воде и мосту.
Торопились укрепить большой мост и мостники, потому как ледоход ожидался тоже дружный, как бы не снесло. Вообще-то сносило каждый год, сколько ни крепили, но у мостников все наготове, ежели снова ильменский лед поломает мост, то восстановят его быстро, город, расположившийся по обоим берегам Волхова, не должен быть разорванным даже в ледоход.
Сам ледоход начался, как обычно, ночью. Поднявшийся треск и грохот собрал на берега Волхова почти все население Новгорода. Казалось бы, ну что за радость смотреть, как река несет из одного озера в другое всякую дрянь, потерянную или выброшенную зимой и прикрытую снегом? Но приходили, часами мерзли на холодном ветру и смотрели.
Споров было великое множество.
– Во, глянь чего плывет!
– Где?
– Вон, вон! Никак мертвяк?
– Тьфу на тебя!
Самые осторожные глядели с берега да подальше, самые храбрые, вернее, глупые – с моста, словно демонстрируя свою удаль и безбашенность.
