Джеймс Купер - Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник)
Вероятно, это подражание было настолько удачным, что один встречный индеец окликнул меня: «Уаконо!»
– Ну, в чем дело? – спросил я по-испански, что несколько удивило индейца. Однако он понял меня и сказал:
– Ты слышишь призыв, Уаконо? Что же ты не идешь на совет? Хиссо-ройо уже там.
Я понял эту фразу благодаря жестикуляции индейца и потому, что случайно мне были известны слова «призыв» и «совет». Однако вторично ответить по-испански я не решился и был в растерянности, как мне избавиться от этого непрошеного собеседника. Мне пришла в голову блестящая мысль: приняв величественный вид, я сделал ему прощальный знак рукой, как будто мне неприятно было, что нарушили мои размышления.
Индеец нерешительно отошел, изумленный поведением своего приятеля, а я вскоре смешался с толпой, окружавшей большой костер. Встреча с индейцами убедила меня, что совет еще не состоялся, и, стало быть, я вовремя явился в лагерь. Но где же Айсолина?
Может быть, ее держат отдельно от других пленниц и она вовсе не в палатке, а спрятана где-нибудь в роще до окончания совета.
Последнее значительно облегчило бы выполнение моего плана. Все мужчины, вероятно, ушли на совет, и, возможно, я застану Айсолину одну. Но если даже при ней окажутся пять-шесть стражей, я легко с ними справлюсь с помощью двух моих револьверов. Приободренный такими мыслями, я проскользнул в рощу и принялся за поиски.
К счастью, деревья росли довольно редко, и я мог двигаться без всякого шума. Предположение мое оказалось неверным: не все мужчины пошли на совет. Многие из них сидели у костров вместе с пленницами.
Вся моя кровь закипела, когда я увидел, как эти негодяи обращаются с несчастными рыдавшими женщинами. Мне страстно захотелось броситься к этим беспомощным жертвам, но меня удержала мысль, что это помешает мне спасти Айсолину.
Индейцы не обращали на меня никакого внимания. Обойдя всю рощу, я нигде не нашел своей невесты. «Вероятно, она в палатке», – окончательно решил я и быстро направился туда.
Подкравшись к задней стороне палатки, я осторожно раздвинул ветки деревьев и заглянул внутрь. Передо мной была Айсолина, но от волнения я не сразу увидел ее.
Костер уже не пылал. Он горел ровным светом, бросая на весь лагерь фантастический красноватый отблеск. Вокруг костра сидели около двадцати дикарей, татуированных и облаченных в национальные костюмы. Очевидно, это были члены совета.
Остальные индейцы толпились несколько поодаль от них. Против входа в палатку на возвышенном месте сидела Айсолина со связанными ногами. Руки у нее были свободны. Лицо было обращено к судьям, так что я его не мог видеть.
За костром напротив Айсолины стоял белый конь прерий, прекрасный белый мустанг.
Отдельно ото всех стоял Хиссо-ройо. Этот белый выглядел, безусловно, более кровожадно и дико, чем сами команчи. Он тоже был татуирован. На лбу его красовалось изображение мертвой головы и костей, придававшее ему еще более свирепый вид.
Но где соперник Хиссо-ройо? По-видимому, он еще не явился, а может быть, как сын предводителя, ожидал начала заседания в палатке.
Принесли длинную трубку, которую каждый из членов совета, затянувшись, передавал своему соседу, чтобы трубка обошла весь круг. Я знал, что это означало открытие заседания.
Место, где я стоял, оказалось очень удобным для наблюдения. Я мог видеть все, оставаясь совершенно незамеченным.
В эти минуты мои мысли работали с необыкновенной силой. Я сразу схватывал всякую подробность, имевшую отношение к выполнению моего плана.
В первую же минуту мне стало ясно, что выкрасть пленницу на глазах всей этой толпы невозможно. А взять ее надо только открыто с помощью какой-нибудь смелой выдумки. Броситься теперь же к ней, освободить ее и бежать вместе? Но нет, этого делать нельзя. Она была слишком близко от Хиссо-ройо, который мог одним ударом ножа убить меня на месте.
Я тут же отказался от этой мысли, вспомнив к тому же совет Рюба: ничего не делать поспешно. Я зорко следил за всеми, временами бросая взгляды на Айсолину.
Робко оглядываясь по сторонам, она наконец повернулась и ко мне. О радость! – лицо ее не было обезображенным! Воцарившееся на время молчание было прервано голосом глашатая, объявившим об открытии заседания. Все происходило так торжественно и в таком порядке, что, если бы не варварские лица и дикие костюмы, можно было вообразить себя на заседании суда в каком-нибудь европейском городе. Глашатай трижды громко произнес имя Хиссо-ройо. «Белый индеец» выступил вперед, выпрямился и, сложив на груди руки, остановился в ожидании.
После непродолжительного молчания один из членов совета, очевидно распорядитель, встал и знаком пригласил Хиссо-ройо говорить.
– Братья! – начал Хиссо-ройо. – Речь моя будет короткой. Я предъявляю свои права на эту девушку и белого коня. Девушка – моя пленница и, следовательно, должна принадлежать мне. А конь – моя законная добыча. Кто может оспаривать мое право?
Хиссо-ройо умолк, выжидая.
Распорядитель снова поднялся и сказал:
– Хиссо-ройо предъявил свое право на мексиканскую девушку и белого коня. Пусть он скажет теперь, чем обосновывает это право.
– Братья и судьи, – опять заговорил Хиссо-ройо, – вы сами знаете, что требование мое справедливо. «Пленник принадлежит тому, кто захватил его», – так гласит наш закон. Он также и мой, потому что ваше племя – мое племя. Вы сами видели, как я первый поймал коня с помощью лассо. Следовательно, и конь, и всадница принадлежат мне. Вы меня приняли в свою среду, сделали воином, потом военачальником. Скажите, обманул ли я когда-нибудь ваше доверие?
В ответ послышалось единодушное отрицание.
– Я верю в вашу справедливость, – продолжал Хиссо-ройо, – верю, что вы признаете законность моих требований. Теперь пусть встанет тот, кто оспаривает мое право, – высокомерно заключил Хиссо-ройо и замолчал.
Распорядитель заседания подал знак, вслед за которым раздался пронзительный крик глашатая:
– Уаконо! Уаконо! Уаконо!
Это имя поразило меня, как молнией. Ведь Уаконо был я!
Так, значит, Уаконо – соперник Хиссо-ройо! Тот самый индеец, которого мы привязали к дереву и одежда которого была теперь на мне!
Глашатай повторил свой призыв. Ответом ему была мертвая тишина.
Среди индейцев было заметно недоумение и разочарование. Один я знал причину отсутствия Уаконо.
Неожиданный оборот дела еще усилил опасность моего и без того нелегкого положения. Я весь дрожал от волнения и, отпустив раздвинутые ветки, закрыл лицо. Так я боялся быть замеченным! Однако я скоро опомнился и снова решился выглянуть. В толпе заметно было движение, слышался шум и говор. В эту минуту из палатки вышел почтенный старик с совершенно белыми волосами (явление, редко встречающееся среди индейцев). Он сделал знак рукой, и все замолчали в ожидании.
