Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех cвятых. Цикламор
Эсташ де Куланж приехал к Рождеству. Он возвращался с коронации Генриха VI и пребывал в весьма дурном расположении духа. Отчет Одилона Легри о попытке пленника бежать только усугубил его раздражение. Все же бургундский сеньор заглянул к нему, чтобы справиться о самочувствии, и позволил присутствовать на богослужении и праздничной трапезе в его обществе – при условии, что тот даст слово не пытаться бежать.
Анн охотно принял это предложение, способное хоть немного развеять его смертельную скуку. Тем более что Эсташ де Куланж, насколько мог судить Анн, был неплохим человеком.
Итак, оба присутствовали на рождественской мессе, которую отслужил местный кюре в замковой часовне, столь же непритязательной, как и все остальное. Она, видимо, была построена в те же времена, что и донжон, поскольку все арки в ней были не стрельчатыми, а круглыми, как делали давным-давно. Чем-то она напоминала церковь Гроба Господня, но по размерам гораздо меньше.
Внутри было темно, скудное убранство и скромность алтаря не помешали Анну молиться с особым пылом. Обращение к Богу пошло ему на пользу. Пленник чувствовал себя уже гораздо лучше, когда последовал за хозяином в парадный зал, где должна была состояться трапеза.
Анн не удивился, обнаружив там полное отсутствие комфорта. Длинный стол и скамьи составляли единственную обстановку помещения. Плиты пола местами отсутствовали, позволяя видеть утрамбованную землю. Под ногами пирующих свободно расхаживали куры.
Единственным источником света был огонь в камине. На голых стенах не имелось никаких украшений, кроме герба Куланжей: на серебряном поле голубая перевязь и три золотые раковины.
Бегло осмотрев новое место, Анн все свое внимание перенес на сира де Куланжа.
Тому было около тридцати пяти лет. Темные, коротко остриженные волосы и тонкие усики. Бургундец ничем не был похож на грубого солдафона. Чувствовалось, что он воевал лишь потому, что его к этому обязывал долг, поскольку таков был приказ его сюзерена, однако сам он предпочитал жизнь в своей деревне, среди своих подданных.
По сравнению со скудной тюремной кормежкой праздничный ужин был настоящим пиршеством. Впрочем, Анн едва заметил это, настолько Эсташ де Куланж завладел его вниманием. Раньше Анн и помыслить не мог, что встретит когда-нибудь подобного противника. Юный сир де Невиль и не предполагал даже, что таковой существует.
Сир де Куланж был бургундцем, потому что Куланж находился в Бургундии, но в остальном проявлял такой же французский патриотизм, как и сам Анн. Он оплакивал несчастья Франции и желал лишь одного: полного и окончательного союза между герцогом Филиппом и королем Карлом VII, что позволило бы изгнать, наконец, англичан на их заморский остров. Об этих чужаках Эсташ де Куланж отзывался даже с большей резкостью, чем его пленник.
Анн удивился:
– Похоже, вы ничуть не любите ваших союзников.
– Это правда. Я их ненавижу.
– Что они вам сделали?
– Убили моего отца при Азенкуре.
– При Азенкуре!..
Эсташ де Куланж объяснил Анну, который этого не знал, что, несмотря на приказ герцога, запретившего им участвовать в битве, сотни бургундских рыцарей присоединились тогда к французскому войску и нашли геройскую смерть, служа стране, которую почитали родиной…
Выслушав, Анн промолвил задумчиво:
– Мой отец тоже погиб при Азенкуре.
Между ними вдруг сразу, сама собой, возникла симпатия. Но война есть война, и Эсташ перешел к главной причине, ради которой пожелал провести с Анном этот вечер.
– Я решил назначить за вас выкуп в полторы тысячи ливров.
Анн не стал спорить. Такой рыцарь, как он, стоил подобной суммы. И все же Анн счел необходимым объяснить своему победителю, что ни его прадед, ни кто бы то ни было не в состоянии выплатить требуемое. Собственно, это обстоятельство и подтолкнуло пленника к неудавшемуся побегу. Желая убедить собеседника в собственной правдивости, Анн вошел в подробности и рассказал почти всю свою жизнь, с горечью излив душу.
Эсташ де Куланж не перебивал Анна. Он слушал с большим вниманием и даже пытался найти слова утешения. Не переставая говорить, Анн выпил, сам того не заметив, больше, чем следовало. Так что к концу рассказа совершенно захмелел и уснул прямо на скамье.
Сир де Куланж удалился, направляясь в свои покои. Он решил не трогать пленника и не переводить его этой ночью в камеру. Тот ведь дал слово не пытаться бежать. К тому же было Рождество. И Анн остался спать, навалившись на стол среди кур, клюющих остатки ужина.
Добравшись до своей комнаты, хозяин замка задумался. Невзгоды пленника тронули его, но они же ставили победителя в весьма затруднительное положение. Что же ему делать с этим лишенным наследства рыцарем, который остался один в целом свете и никому не нужен? Он-то надеялся на богатый выкуп, а вышло, что все эти месяцы он просто оказывал своему пленнику дармовое гостеприимство, хотя Куланжи и без того довольно бедны!
Сир Эсташ направился к письменному прибору, стоявшему на столе, и взялся за перо. Он все-таки отправит предложение о выкупе Франсуа де Вивре. Может статься, что молодой Анн сгущает краски. Не стоит терять надежды. Иначе и в самом деле непонятно, как выйти из этой ситуации.
***Рождественское утро только занялось, когда в Куланже поднялся настоящий переполох. Одилон Легри в сопровождении стражников и прочей челяди выскочил навстречу юной девушке, прибывшей в замок верхом.
– Барышня! Вот не ждали!
– Захотела повидать брата на Рождество. Как он?
– Прекрасно. Вчера вернулся с войны…
Одилон Легри просто сиял от восхищения, равно как и все стражники и слуги, суетившиеся вокруг нее. Всадницу звали Диана де Куланж. Она была сестрой Эсташа; ей сравнялось двадцать три года, и каждый ее приезд в замок становился праздником, настоящим благословением для всех его обитателей, словно сама жизнь врывалась вместе с нею в это унылое место.
У Дианы де Куланж были темные волосы, голубые глаза и полные щечки с очаровательными ямочками. Она была красива той простой, естественной красотой, которая цветет сама по себе. Чувствовалось, что эта девушка ждет от жизни всего, и жизнь не могла разочаровать такую красавицу, ибо, что бы ни случилось, Диана все приняла бы только с хорошей стороны. У нее были сочные губы, улыбавшиеся жадно и весело, и белые зубы.
Несмотря на скудные доходы семьи, Диана неизменно проявляла утонченное изящество в выборе нарядов. Одевалась она почти всегда в черное и белое, цвета богини Дианы. Ее платье было сшито отнюдь не из бархата или редких шелков, и оторочено на декольте и вокруг запястий не горностаем, а всего лишь белым кроликом, но это ей восхитительно шло. Наряд девушки был также весьма сдержанным и не выставлял напоказ ее прелести, ибо прекрасная Диана была целомудренна, как и подобает богине. На ней были только серебряные украшения: витое ожерелье поверх черной горжетки и заколка в виде полумесяца, частично удерживающая густые черные волосы.
