Станислав Федотов - Схватка за Амур
Геннадий Иванович прикрыл их шотландским шерстяным пледом в красно-черную клетку, приобретенным еще в Портсмуте во время стоянки «Байкала», и на цыпочках удалился в «кабинет», где возле двухсвечового шандала его ждал «судовой журнал». Капитан давно привык на исходе дня делать записи для будущей книги, для которой он уже придумал название – «Подвиги русских офицеров на крайнем Востоке России». Книгу давно следовало начать, да все руки не доходили и времени не было, но записи Геннадий Иванович делал, несмотря ни на какую загруженность и даже умирая от усталости.
И сейчас он открыл толстую тетрадь, приготовил перо и чернильницу, но сначала бегло просмотрел предыдущие записи – не упустил ли чего существенного.
Вот выписка из ответа Главного правления Российско-Американской компании на депешу от ноября прошлого года (надо же, год уже пролетел; казалось, тянулся, тянулся, а тут – раз! – и нет его): «Распространение круга действия экспедиции за пределы высочайшего повеления не соответствует намерениям Главного правления, тем более что, включая убытки, понесенные уже Компанией вследствие гибели затонувшего барка «Шелехов», достигающие 36 000 рублей, вместе с отправленными в 1851 году товарами, достигли уже 59 000 рублей, то есть суммы, определенной на экспедицию до 1854 года. Поэтому представление ваше об увеличении средств экспедиции товарами и жизненными запасами Правление не признает ныне своевременным впредь до получения от торговли прибылей, могущих покрыть издержки Компании. Но, однако, останавливаясь ныне исполнением ваших требований, Главное правление представляет оные на благоусмотрение генерал-губернатора».
Ну, и как называть ваши действия, а точнее – ваше бездействие, милостивые государи Владимир Гаврилович [77] и Николай Яковлевич [78] ? Клялись и божились, что будете всемерно содействовать важнейшей для государства экспедиции и, обнаружив, что она не приносит прибыли, беззастенчиво бросаете ее на произвол судьбы? Обрекаете на смерть от голода и скорбута [79] шестьдесят четыре человека, не считая женщин и детей, а их еще полтора десятка? Где ваша совесть? Кто вы сами после этого? Подлецы и негодяи! – других слов для вас нет и быть не может!
А вот местным жителям, с которыми устанавливаются все более теплые отношения, можно в ножки поклониться. Это они пришли на помощь скорбутным больным, принеся свои запасы дикого чеснока-черемши. Оказалось, что это таежное растение неплохо предохраняет от опаснейшей для Севера болезни.
Невельской вздохнул и перелистнул страницу, открыв выписку из письма генерал-губернатора на свой рапорт от 3 ноября 1851 года. Боже, как долго идет почта! Четыре месяца в один конец! Муравьев всегда откликается немедленно, а ответ его датирован аж 4 марта 1852 года и получен в Петровском в конце июня. За это время вся экспедиция могла вымереть! Что он тогда писал? «Относительно увеличения средств экспедиции от Российско-Американской компании, согласно Вашим требованиям от 2 ноября 1851 года, паровым баркасом, катером и различного рода запасами и товарами; я вместе с сим же предлагаю Главному правлению Компании, не стесняясь определенною на экспедицию суммою, исполнить оное. Что же касается до присылки собственно для экспедиции парового судна из Кронштадта, то я отнесся уже с просьбою к начальнику Главного морского штаба и с этою же почтою предлагаю к точному исполнению начальнику Аянского порта Кашеварову исполнять ваши требования и отправлять в Петровское зимовье товары, запасы и прочее и на компанейских судах, следующих из Аяна в Ситху».
Эх, дорогой Николай Николаевич! Если бы еще ваши распоряжения исполнялись и предложения принимались! Ведь те, кто не желает ничего делать, находят тысячи причин для своего оправдания. Тут не захочешь, а вспомнишь Отца Отечества, Петра Великого – как он расправлялся с теми чиновниками, кто пропускал мимо ушей или клал под сукно его указы, – их ждали плети, батоги, а то и дыба с последующим повешением. Искоренить нерадение полностью он, конечно, не мог – слишком глубоко въелось в российского чиновника наплевательское отношение к просьбам снизу и предписаниям сверху, – однако что-то сдвигалось с места и даже порою доводилось до конца. Сопровождалось это, как правило, немереным количеством уворованных денег из отпускаемых сумм, что также каралось жестоко – разумеется, ежели обнаруживалось, – но, опять же, слишком уж привлекательны были дармовые деньги, сами, казалось, текущие в руки. Увы, Петр оказался единственным государем, который хотя бы пытался искоренить мздоимство и корыстолюбие, который сурово, по-азиатски, но стремился добиться дисциплины исполнения, а все последующие властители России практически перестали бороться с этим злом, которое губит государство. Ну, поймают за руку такого ненавистника блага Отечества (а иначе их не назовешь!) и либо отпустят с миром, погрозив пальчиком, трудись, мол, дальше, либо отправят на покой вместе с наворованным, а на его место ставят нового, такого же. или еще хуже. Даже Николай Павлович, – Невельской оглянулся вокруг, словно кто-то мог подслушать крамольные мысли, – даже нынешний строжайший государь никого, кроме мятежников, по «заслугам» не наказал. Даже меня, грустно усмехнулся Геннадий Иванович, и даже дважды.
Ладно, что там дальше, из Муравьева? Вот, писано в апреле, получено в июне (надо же, всего через три месяца!): «О посылке в экспедицию 50 человек хорошего поведения из Охотска я сделал распоряжение камчатскому губернатору; прислать же при них двух офицеров не имею возможности, ибо в них ощущается недостаток на Камчатке». Спасибо, конечно, только где эти пятьдесят человек «хорошего поведения»? Милейший вы человек, ваше превосходительство, но не по должности наивны: верите, что ваше слово – закон. Увы, увы и еще раз увы! Получивший после назначения губернатором чин генерал-майора Завойко и ухом, как говорится, не повел. Для Камчатки своей готов расшибиться – занимается и земледелием, и молочным стадом, и строительством (говорят, город стал в два раза больше), и аборигенов от разбойников-купцов защищает – молодец, что тут сказать, да вот закавыка: не понимает, что без Амура у Камчатки нет будущего. Впрочем, как и у Русской Америки, о чем следовало бы помнить господам Политковскому, Розенбергу и некоторым членам российского правительства.
А Муравьев последнее время тоже стал осторожничать. Прежде давал инструкции, беря ответственность на себя, а теперь: «Что же касается до испрашиваемого Вами от меня разрешения о командировании офицера для проверки слухов о поселившихся около устья Сунгари русских и об исследовании реки Уссури и перехода с этой реки к заливу на берегу Татарского пролива, исследования этого берега и, наконец, занятия селения Кизи, то так как все эти места лежат за пределами земли гиляков, то я, ввиду высочайшего повеления, не имею права дать Вам от себя подобного разрешения; но, находя доводы, изложенные Вами в рапорте от 20 февраля, вполне уважительными, я вхожу ныне же с представлением об этом начальнику Главного морского штаба князю Меншикову для доклада государю. О последующем немедленно будете уведомлены».
