Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
— Извольте, полковник.
— Эй! Трактирщик! — закричал полковник. — Подите сюда!
Трактирщик пришел.
— Что вам угодно? — спросил он.
— Баронесса фон Штейнфельд назначила свидание в этом доме одному человеку, барышнику, по имени… Как зовут этого барышника, баронесса?
— Мейер. Это человек лет пятидесяти, немножко толстый, низенький; он должен был находиться здесь к трем часам.
— Не знаю, о ком вы говорите, сударыня. С утра у меня не было человека, похожего на того, кого вы описываете.
— Вы видите, полковник, я должна ждать. О! Он придет сию минуту.
— До скорого свидания, баронесса. Я велю приготовить все в Сент-Квирине для того, чтобы принять вас достойным образом. Вы увидите, что я хороший гоффурьер, — прибавил он, смеясь.
На этот раз, почтительно поклонившись баронессе фон Штейнфельд, он пошел к двери.
Однако, прежде чем переступил за порог, он опять передумал.
— Я не знаю почему, — пробормотал он сквозь зубы, — но мне кажется, что этот негодяй обманывает нас. Эй, Шмит! — закричал он.
Тотчас явился унтер-офицер.
— Я оставляю вам здесь двадцать пять человек конвойных. Велите немедленно окружить этот дом. Вы находитесь в распоряжении баронессы фон Штейнфельд. Поручаю вам беречь ее с величайшей заботливостью. Баронесса ждет одного барышника, который скоро должен явиться. Он один имеет право войти сюда после того, как вы удостоверитесь в его личности. Поняли вы?
— Понял, полковник, но…
— Что такое?
— Полковник, — почтительно сказал унтер-офицер, — позволите ли сказать одно слово?
— Говорите.
— Полковник, с тех пор, как вы в этом трактире, я стою у двери, как этого требует мой долг, и, следовательно, слышал, что вы сказали этому человеку, — прибавил он, указывая на трактирщика.
— Ну?
— Я слышал его ответ.
— Далее.
— Этот человек вам солгал.
— А! — сказал полковник, крутя усы. — Это как?
— Если, как он уверяет, никто еще не останавливался у него целый день, мне хотелось бы знать, какая это лошадь была привязана к воротам, когда мы приехали, и которую, приметив нас, этот человек поспешил отвязать и отвести в конюшню. Мне кажется, с позволения сказать, полковник, — прибавил унтер-офицер с боязливой улыбкой, — что лошадь-то не одна пришла в эту гостиницу и, конечно, не сама привязала себя.
— Шмит, вы преумный малый. Ваше замечание чрезвычайно логично. Приведите-ка ко мне трех ваших солдат и вернитесь поскорее. А ты, негодяй, — прибавил полковник, обратившись к трактирщику, все бесстрастно и неподвижно стоявшему среди залы, — ты слышал, что говорил этот человек?
— Я не говорю по-немецки, — холодно ответил трактирщик.
— Он мне сказал, что ты солгал.
Легоф пожал плечами и ничего не отвечал.
— Какую это лошадь ты спрятал в конюшню, когда увидал нас?
— Прошу у вас извинения, но если б вы говорили по-французски как следует, вы не сделали бы такой ошибки. Я не прятал лошади в конюшню, потому что конюшня сделана для лошадей. Я отвел лошадь туда, потому что там ее место.
— Ты, кажется, насмехаешься надо мною, негодяй.
— Во-первых, я не негодяй; во-вторых, я у себя дома. Вы меня спрашиваете, я отвечаю вам, не признавая, однако, в вас права, которое вы присваиваете себе, и прошу вас быть вежливым.
— Черт побери! Французская собака! — вскричал полковник, обнажая шпагу. — Ты хочешь, чтобы я тебя испотрошил?
— Да, да, я знаю, — сказал Легоф, пожимая плечами, — у вас уж такая манера. Грубость и угроза. Вы храбры, когда считаете себя сильнее. Ну хорошо, делайте что хотите, я отвечать не стану.
Без церемонии повернувшись спиною к полковнику, он стал за своим прилавком.
В эту минуту явился унтер-офицер с тремя солдатами.
— Схватите этого негодяя! — закричал полковник. — Бейте шпагами, если он станет сопротивляться.
Солдаты обнажили шпаги и бросились на трактирщика.
— Ну вот и прекрасно! — закричал тот. — Теперь мы посмеемся. На абордаж! На абордаж!
Он поднес к губам серебряный свисток и свистнул звонко и продолжительно.
Потом он наклонился и, схватив тяжелый топор, спрятанный под прилавком, замахал им над головой так грозно, что солдаты оторопели и остановились в нерешимости.
Вдруг раздалась страшная ружейная стрельба и в то же время человек двадцать вольных стрелков, выскочивших неизвестно откуда, ворвались в залу.
Все это случилось в одну минуту.
Баронесса сидела бледная и холодная как труп, опрокинувшись на спинку стула; она обводила вокруг глазами и казалась в сильном испуге.
Мрачный мужчина, о котором мы говорили выше и который оставался до сих пор чужд всем этим происшествиям, встал, вынул пару револьверов из-под своего платья и холодно стал возле молодой женщины, вероятно, с намерением защищать ее.
Но почти тотчас, вероятно рассудив, что помощь его будет недействительна и что сам он подвергается опасности быть захваченным или убитым, он положил револьверы в карман и воспользовался шумом, чтобы исчезнуть.
Полковника фон Штаадта схватили его солдаты и увели, несмотря на его усилия и беспрестанные приказания не думать о нем, а заниматься одной баронессой.
Если положение полковника в хижине сделалось на минуту критическим, то на дворе оно было не менее опасно.
Кроме нескольких солдат, оставшихся на седле, все сошли наземь, и солдаты, собравшись небольшими группами, разговаривали и курили.
Следовательно, неожиданное нападение удалось вполне, и когда раздался первый залп, ни одна пуля не пропала даром.
Испуганные лошади вырвались из рук державших их и разбежались во все стороны, что еще увеличило беспорядок.
Полковник фон Штаадт почувствовал себя погибшим. Всякое сопротивление было невозможно.
Оставалось только несколько человек, да и те до того перепугались, что вместо того, чтоб защищаться, клали оружие и умоляли о сострадании невидимых врагов.
Вольные стрелки не выходили из засады и стреляли наверняка.
Полковник, побуждаемый инстинктом самосохранения, скорее чем всяким другим чувством, машинально схватил повод лошади, мчавшейся мимо него, вскочил в седло, вонзил шпоры в бока и помчался во весь опор по направлению к Сент-Квирину среди насмешек вольных стрелков, которые тогда появились и проводили его градом пуль.
Но беглец исчез так быстро, что им невозможно было узнать, ранен ли он.
Пока на дороге происходили эти события, внутри трактира разыгрывались другие сцены, не менее интересные.
По знаку Легофа, вольные стрелки, занимавшие гостиницу, приблизились к баронессе с очевидным намерением взять ее в плен.
Тот, кто распоряжался ими, имел нашивки сержанта, был высокий человек футов шести, худой как тычина, резкие черты которого, и смешные, и насмешливые, напоминали нюрнбергские карикатуры, и мрачная физиономия которого казалась еще зловещее от огромных очков. Читатель, без сомнения, угадал, что это наш старый знакомый Петрус Вебер.
