Сергей Зайцев - Рыцари моря
Вначале отправились на поиски «Сабины» все к тому же Данцигу, в порту которого некоторые купцы видели ее так же часто, как «Юстус» в Любеке, но удача их в этот раз шла другим курсом, и они не нашли, что искали. Один купец из Кенигсберга подсказал им, где искать, – кое-кто из его приятелей видели «Сабину» на нарвском пути южнее шхер. Туда и отправились. У берегов Ливонии сразились с одним польским капером, который, по всей видимости, не сомневался, что близость своих берегов (а эта часть Ливонии вместе с Ригой в те годы как раз принадлежала Польше) умножит его силы. Но капер крупно просчитался, в единоборстве с «Юстусом» ему пришлось более чем худо – после нескольких минут боя он затонул, и вместе с кораблем утонула большая часть команды. Нескольких человек россияне подобрали и предложили им жизнь и службу на судне взамен единственной услуги – те должны были помочь отыскать «Сабину». Эти люди, отчаянные головы из немцев и голландцев, сперва очень обрадовались и благодарили капитана за доброе с ними обхождение, однако, услышав о «Сабине», совершенно переменились. Они сказали, что «Юстусу» не справиться с этим дьявольским кораблем, и уж лучше бы им отказаться от такой опасной затеи, а их, подобранных с польского капера, – бросить обратно в волны. Капитан Месяц, выслушав их речи, так и поступил, но перед тем дал им лодку. Каперы же, подобно тому кёнигсбергскому купцу, направили россиян в шхеры.
Три дня лавировали среди тысяч и тысяч островов и островков; и каждый в душе трижды проклял это диковинное место, ибо боялись наткнуться на одну из мелей или того хуже – на подводную скалу, каких здесь было в изобилии; и еще здесь, как в дремучем лесу, можно было запросто заблудиться. Но Тойво Линнеус знал эти места; также он понимал язык тайных лоцманских указателей – то на скале приметит знак, то на дереве зарубку, то обойдет поплавок, то на ходу совместит две береговые приметы, то обождет прилива, чтобы перескочить мель, а в ином проливе побоится течения. А еще штурман Линнеус знал наперечет все старые каперские стоянки, – так и водил он судно от одной бухточки к другой, от сруба к срубу, от кострища к кострищу, пока наконец преблагой Бог не даровал им удачу. Ранним утром четвертого дня в одной из укромных бухт обнаружили троих каперов. И хотя «Сабины» среди них не оказалось, радость на когге была велика, тем более, что им удалось подойти незамеченными и застать каперов врасплох, к тому же не на судах, а на берегу, спящими. Правда, кто-то из шведских дозорных успел поднять шум – выстрелил из ружья, застучал в барабан, – но было уже поздно. Залпом из десяти орудий «Юстус» в щепки разнес один из бревенчатых срубов. Пока когг совершал поворот, каперы высыпали из второго сруба и кинулись к берегу, к кораблям, однако второй залп остановил их и принудил залечь. В то время, как на «Юстусе» поспешно заряжали пушки, между командой когга и шведскими каперами разгорелась ружейная перестрелка. Шведы вознамерились во что бы то ни стало пробиться к лодкам, чтобы попасть на свои суда, – тогда бы уж россиянину несдобровать. Но вот прогремел в шхерах новый залп, и второй сруб по бревнышку развалился на стороны; злая картечь рой за роем ударяла в берег, выворачивала пласты дерна, жутко щелкала по камням. Так как каперы были ничем не защищены от такого обстрела, они понесли немалые потери; но большинство их – человек до сорока – бежали в лес и оттуда продолжали постреливать из ружей. «Юстус» сделал еще залп по лесной опушке, и на этом все закончилось: кто бежал – тот бежал далеко. А россияне и эрарии высадились на берег, другие взобрались на каперские корабли, и была им всем обильная жатва. Серебра взяли без счету – и в монетах, и в слитках; оружия и одежд каждый брал, сколько мог унести в охапке, а потом возвращался еще; весь товар, награбленный каперами, не уместился бы в трюме «Юстуса», потому отбирали лишь самое лучшее, но и того было в изобилии: шелк и бархат, мягкие тонкие сукна, саксонское полотно, дорогие кожи, краски, рейнское вино, меха, всевозможные кушанья, специи… все, что возилось по нарвскому пути, все, что могло бы стать предметом гордости богатого человека и даже высочайшего двора, присутствовало здесь, в маленькой каперской бухте. Сняли с судов самое ценное, взяли снасти и паруса; сами же суда сожгли, а те постройки на берегу, какие еще оставались, разорили.
Через несколько дней все добытое недорого продали в Нарве и опять вышли на промысел. Но уж более не имели таких легких побед. Всем каперам, охотникам до чужих богатств, стало ясно, что и на них появились охотники, – не слухи какие-нибудь, не преувеличения, а самый настоящий российский флот; и этот «Юстус» – не выдумка – дьявол во плоти, везучий и злой, коварный, способный перевоплощаться, нападающий неожиданно и ударяющий наверняка. В портовых городах все чаще говорили о нем – кто с восхищением, кто с опаской, с суеверным волнением, но никто – с небрежением. Говорили, что «Юстус» – воплотившийся призрак, говорили, что над мачтами его вьется дух Штёртебеккера и отводит все беды от своего любимца, так что ни пушками, ни штурмом тот корабль не взять. С каждым днем все больше было в портах людей, потерпевших от сего проклятого судна; и сообщали о нем все новые истории, и расписывали его все новыми красками: то он поднимался над водой и летал, как чайка; то без всякого вреда для себя уходил под воду и плавал там, подобно рыбине или киту; а то становился как зеркало, и всяк корабль видел в нем себя, и оттого происходила разная несуразица – люди роптали, пушки не стреляли, капитаны забывали, кто они есть. Были даже такие привиралы, которые говорили, что видели «Юстус» под самым Стокгольмом, – это произошло тогда, когда сутяга и лжец взял в суде верх над праведником. Легенда корабля была проста: он чаще всего появлялся там, где взывали к справедливости и чести. Вспомните Штёртебеккера!… Да, такие странности случаются с призраками… Как бы то ни было, – верили или не верили, – а уж в море были начеку, не дремали марсовые, озирались палубные; капитаны знали свое дело, над каждым шагом трижды думали, порох держали сухим. А бывали и такие смельчаки, что сами искали встречи с «Юстусом», – но до поры не находили. Другие же, кто находил, более не показывались в портовых городах…
Было однажды, едва не потопили «Юстус». С самого начала не задался для россиян бой. Пришли двое каперов с наветренной стороны – из тех, видно, что искали встречи, отчаянные и дерзкие, не убоявшиеся сразиться с дьяволом, не устрашенные духом великого Штёртебеккера, – пришли и, владеющие ветром, зажали когг, как хотели, и спокойно, с прилежанием били в него из всех пушек; сражались геройски, в открытую, не прячась от ответных злых ударов, сражались крепко, как и подобало кораблям лучшего на море, шведского флота. И почти уже овладели каперы победой, как вдруг один из них взорвался, – либо по неосторожности пушкарей, либо из-за прямого попадания в пороховой трюм, – был корабль, и не стало корабля. Другой же капер, несмотря на плачевное состояние «Юстуса», тут же бежал; он поверил-таки в дьявольскую природу своего противника, который и с пробитым днищем держится на плаву, и выдержка его подвела; что не мешало, однако, сему каперу распустить по Швеции новый слух – будто с призраком покончено наконец, и стяжать лавры. «Юстус» после этого боя являл собой печальное зрелище. Корабль-призрак обратился в корабль-решето – сплошь в пробоинах, с разбитым бушпритом, с расщепленным рулем, с изорванным такелажем. Из трех его мачт уцелела только одна – фок-мачта; а грот и бизань были срезаны под основание; первозданный хаос – вот во что обратился былой красавец. Он чудом держался на воде, и команда его не знала, что проще – пытаться спасти судно или на лодках и плотах идти к какому-нибудь берегу, и это при том, что и северный, и южный берега были одинаково далеко, ибо находились россияне посередине моря; и они выбрали первое – занялись починкой корабля. Однако не успели россияне залатать и двух-трех пробоин, как заметили еще одно судно, идущее к ним с востока. Купец или капер – того издали не могли разглядеть, но, скорее всего, это был капер, так как купцы почти не ходили уже в одиночку. Что тут было делать! «Юстус» не смог бы теперь противостоять даже старому корыту; его стоило лишь подтолкнуть, чтобы отправить на дно… чтобы получить удовольствие от зрелища затопления того корабля, какой до сих пор приводил в трепет многих морских разбойников… И тогда на «Юстусе» решили прибегнуть к хитрости и изобразить «катафалк» – вроде того испанца «Вагабундо», что они встретили после Бергена более года назад. И хитрость удалась… Когда каперы, подобно стервятникам, привлеченные видом истерзанного корабля – умирающей жертвы, в надежде чем-нибудь поживиться высыпали на палубу «Юстуса» гурьбой – шумной, полупьяной, на ходу продолжающей пиршество и расплескивающей из кубков вино, сквернословящей и приплясыванием выражающей радость по по-воду столь неожиданной и многообещающей находки, гурьбой расслабленной и разомлевшей от сытной трапезы и обильных возлияний, гурьбой, менее всего думающей в этот час о крови и смерти, – когда они вот так овладели коггом и кричали о том своему кормчему, оставшемуся у руля, и бахвалились, что пресловутый «Юстус», коего не брали пушки, легко сдался кубку вина, – тогда из трюма и из всех внутренних помещений, как поток горной реки, прорвавшей плотину, хлынули на палубу россияне и эрарии с мечами, саблями и секирами в руках, и учинили они каперам такую резню, что и говорить о ней здесь не следует, дабы не пугать многочтимую публику… Из капера сотворили «катафалк»; в трюмах его ожидала победителей новая обильная добыча.
