Вальтер Скотт - Антикварий
— И, могу поклясться, с такой же пользой. А, Гектор? Ну-ка, признайся!
— Признаюсь, сэр! Но я не вижу, почему моя глупость должна лишать меня чувства благодарности к нему за добрые намерения.
— Браво, Гектор! Это самые разумные слова, какие я когда-либо от тебя слышал. Все же расскажи мне без утайки, как ты будешь действовать. А впрочем, я поеду с тобой. Уверен, что старик не виноват, а я лучше твоего могу помочь ему в такой передряге. Кстати, мой милый, ты сэкономишь на этом полгинеи — вот о таких вещах я от души желаю тебе вспоминать почаще!
Когда пререкания между дядей и племянником показались лорду Гленаллену слишком оживленными для уха постороннего человека, свойственная ему деликатность побудила его отвернуться и вступить в разговор с дамами. Но как только благодушный тон антиквария вновь возвестил о том, что мирные отношения восстановились, граф опять примкнул к мужчинам. Выслушав краткий рассказ о нищем и о выдвинутом против него обвинении, которое Олдбок не замедлил приписать злобе Дюстерзивеля, лорд Гленаллен спросил, не был ли этот нищий когда-то солдатом. Ответ был утвердительный.
— Не носит ли он, — продолжал граф, — голубой пелерины или плаща с бляхой? Это такой высокий старик внушительного вида, с седой бородой и волосами? Держится он удивительно прямо и разговаривает непринужденно и независимо, что идет совершенно вразрез с его профессией.
— Точный его портрет, — ответил Олдбок.
— В таком случае, — продолжал лорд Гленаллен, — хотя я едва ли могу быть ему полезен в нынешнем его затруднении, я очень ему обязан и благодарен, так как он первый принес мне известия чрезвычайной важности. После того как удастся выручить его из этой скверной истории, я охотно предложу ему тихое прибежище.
— Боюсь, милорд, — сказал Олдбок, — трудно будет преодолеть его привычку к бродяжничеству и уговорить принять ваше великодушное предложение. По крайней мере, насколько мне известно, такие попытки предпринимались, но без успеха. Просить милостыню у всего населения — вот что он считает основой своей независимости, и он не хочет жить за счет благотворительности какого-либо одного лица. Это настоящий философ, презирающий все обычные правила распределения времени. Он ест, когда голоден, пьет, когда испытывает жажду, спит, когда устал; и все это с таким безразличием к обстановке и удобствам, о которых мы так хлопочем, что, я уверен, он никогда не бывает недоволен обедом или ночлегом. Кроме того, он в известной мере оракул той округи, по которой скитается, знаток местной генеалогии, поставщик новостей; он председательствует на пирушках, а при нужде заменит и доктора и духовника. У него, скажу вам, столько разных обязанностей, и он так ревностно их выполняет, что его нелегко убедить отказаться от своего призвания. Но я был бы искренне огорчен, если бы бедного старика вздумали несколько недель держать в тюрьме. Я уверен, что заключение сломит его.
На этом совещание окончилось. Попрощавшись с дамами, лорд Гленаллен повторил свое приглашение капитану Мак-Интайру свободно охотиться в его угодьях. Это приглашение было с радостью принято.
— Могу лишь добавить, — сказал граф, — что, если вас не страшит скучная компания, Гленаллен-хауз всегда открыт для вас. Два дня в неделю, по пятницам и субботам, я не выхожу из своих покоев, что для вас будет только лучше, так как вы можете тогда пользоваться обществом моего капеллана, мистера Гледсмура, человека ученого и светского.
Гектор, сердце которого радостно забилось при мысли об охотничьих прогулках по заповедникам Гленаллен-хауза, по хорошо охраняемым болотам Клохневена и — верх наслаждения! — по лесу Стретбоннела, где водились олени, всячески благодарил графа за оказанную ему честь. Мистер Олдбок также оценил внимание графа к его племяннику; мисс Мак-Интайр была рада за брата, а мисс Гризельда Олдбок восторженно предвкушала, как она будет жарить целые ягдташи болотной дичи и тетеревов, большим ценителем которых был мистер Блеттергаул. И, как всегда бывает, когда высокопоставленный гость покидает скромную семью, где он старался быть возможно любезнее, все принялись хвалить его, как только он откланялся и был увезен в своей колеснице четырьмя великолепными гнедыми. Но этот панегирик был тут же прерван, так как Олдбок и его племянник уселись в фейрпортскую колымагу. Одна лошадь пошла рысью, другую заставили скакать галопом, и влекомое ими сооружение, скрипя, дребезжа и раскачиваясь, тронулось в сторону прославленного морского порта, являя резкий контраст с экипажем лорда Гленаллена, который, катясь очень плавно и быстро, мгновенно исчез из вида.
ГЛАВА XXXVII
Да, справедливость, как и вы, люблю я.
Но пусть она, слепая, мне простит,
Коль иногда невольно промолчу.
За эти передышки пусть меня
Не вздумают потом лишить дыханья.
Благодаря милосердию горожан и той провизии, которую Эди Охилтри в большом количестве принес с собой в заточение, он провел здесь два дня, не испытывая особого нетерпения и не жалея об утраченной свободе, тем более что погода была непостоянная и дождливая.
Тюрьма, говорил он себе, не такое уж скверное место, как многие думают. Над головой у тебя крепкая крыша, которая защищает от непогоды, а если б к тому же окна были без стекол, в летнюю пору воздух тут был бы свежий и приятный. Здесь есть с кем перекинуться шуткой, и хлеба пока хватает, так о чем еще беспокоиться?
Однако бодрость духа нашего нищего философа стала заметно убывать, когда солнечные лучи упали прямо на ржавую решетку его камеры, и несчастная конопляночка, клетку которой какому-то бедному должнику разрешено было повесить на окне, приветствовала его своим свистом.
— Тебе, видно, лучше, чем мне, — обратился Эди к птичке. — Я вот не могу ни свистеть, ни петь — все думаю, как бы я в этакую погоду шел берегом красивого ручейка или зеленой рощей. Ага, вот крошки! Сейчас я тебя угощу, раз ты такая веселая. Тебе-то есть отчего петь, ты ведь знаешь, что не по своей вине сидишь в клетке, а я вот самому себе обязан тем, что меня запрятали в эту дыру.
Монолог Охилтри был прерван полицейским чиновником, который пришел, чтобы отвести его к судье. Это была удручающая процессия: Эди меж двух жалких стариков, куда более хилых, чем он сам, шествовал к следственным властям. При виде престарелого узника, которого вели два дряхлых стража, люди говорили друг другу:
— Ого! Погляди-ка на этого седого деда. Одной ногой в могиле, а туда же — занимается грабежами!
