М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо
Прошло четыре года.
Тузаров отстроил новый дом на отцовском пепелище и надвинул шапку на брови — женился. И желали им с Нальжан дружными быть, как волос с медом сцепившись, нажить столько добра, чтоб даже «дымоходная труба у них из добротного была серебра». А отдельно Нальжан желали, чтоб шитье ее по швам не поролось, чтоб весела была (наша пелуанша), как козочка, ласкова, как овечка, плодовита, как курица, щедра, как земля, а сердце чтоб, как огонь, горячее у нее было.
Сана жила с ними и все ждала своего Кубати. Куанч остался в емузовском доме, стучал там молотом по наковальне.
У Канболета выросла красивая окладистая бородка, которую Нальжан ему аккуратно подстригала. На пирушке, устроенной, согласно обычаю, в честь решения отпустить бороду, присутствовал Джабаги Казаноков. Приезжал и Нартшу. А упрямец Кубати пока не появлялся.
Уже и Нальжан была согласна отдать за него племянницу: Канболет уломал ее с трудом. Первое время она протестовала:
— Я согласна, тха, сыном его назвать, но не кинжал простолюдина должен разрезать шнуровку, которая стягивает коншибу моей племянницы!
Канболет встречался с каном, спрашивал, когда же у парня перестанут чесаться подошвы и он вернется в дом Емуза, принадлежащий теперь «одному Кубати». Говорил Канболет и о девушке.
Парень хмурил брови, топорщил черные, свисающие по уголкам твердого рта, усы и бубнил что-то насчет того, что, мол, «из милости данное — впрок не идет», зная преотлично, как Тузаров, да и Нальжан к нему относятся.
В одной из стычек погиб Нартшу, и тогда Кубати имеете с Жарычей, которому пуля изуродовала ногу, осел наконец у себя в усадьбе и с упоением отдался почетному ремеслу кузнеца-оружейника.
Жарыча ходил за домашним скотом. Он сильно постарел и сильно хромал, но никогда не расставался с оружием.
Так и прошло четыре года.
ЧАСТЬ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
ХАБАР ВОСЕМНАДЦАТЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ, выражающий удовлетворение по поводу бесспорности народной пословицы:
«Кузнец ушел — то, что сковал, оставил
Мудрец ушел — то, что сказал, оставил»
Весной 1711 года князь Александр Бекович Черкасский, капитан русской гвардии, личный друг и советник Петра Первого, ехал по восточным делам в Кабарду. С важной миссией ехал.
«Великий государь указал послать для своих, великого государя, нужнейших дел на Терек Александра Бековича Черкасского; а от Москвы до Казани и до Астрахани, и до Тереку, и от Тереку назад до Москвы дати ему сухим путем 30 подвод ямских, а водяным путем против подвод суды с кормшики и гребцы».
Солидно ехал, внушительно. А перед его поездкой «Татархану князю, и братьям ево, и прочим владельцам, и всему народу тому» (кабардинскому) Петр послал свое «милостивое слово»:
«Доносил нам, великому государю, брат ваш князь Александр, который в службе нашей обретается, что вы имеете желание под нашу, царского величества, высокодержавную руку поддатись и тем себя и подданных ваших из-под ига турецкого и хана крымского освободити, яко же и ныне писала к нему мать его, что крымцы вам неприятели, и частые брани между вами случаются, и что конечно желаете быти у нас, в. г. в подданстве.
Также из ваших стран писали к подданному нашему царю Арчилу Вахтангеевичу Меретинскому, что они постановили служить нам, в. г., а с крымцами також де завоевались и дабы вам ведомость о том дать; и мы, в. г. наше ц. в., то ваше желание приемлем милостиво и изволяем вас к себе в подданство и оборону принята. Только желаем дабы вы показали к нам ныне свою службу и верность против салтана турского и хана крымского, которые против нас войну всчали, наруша мир неправедно против данных многих обещаний. И ежели будете у нас в подданстве, то не токмо с вас никаких податей требовать не будем, но и погодное вам жалование давать определим, как то получает от нас подданной наш Аюка-хан и как вы прежде сего бывали у предков наших в подданстве и получали у них жалованье; и укажем вам вспомогать ему, Аюке-хану, с калмыки и донским и яицким и гребенским казаком, о чем о всем ссылаемся на словесный приказ, от нас данной брату вашему, которому в том верьте.
Дан в Москве лета 1711 марта в 4 день, государствования нашего 29 году».
* * *В честь важного гостя кабардинские «владельцы» устроили большое празднество со скачками, джигитовкой, стрельбой и обильными возлияниями (не без некоторых отступлений от религиозных запретов).
Были и ссоры, были и взаимные упреки между «владельцами»: каждый стремился оказаться на видном месте и требовал пристального внимания к любому своему высказыванию.
Проявляя завидную выносливость и мужественную стойкость, Александр (или Девлет-Гирей, в бытность свою младенческую, дохристианскую) старался не оставлять без ответа ни один из сотен вопросов. Вопросы умные, вопросы трудные, каверзные, вопросы неприятные, глупые и совсем дурацкие…
— Почему белый царь не дает нам ружей и пушек?
(У него их для своего войска пока не хватает).
— Будут ли русские насильно обращать нас в свою веру?
(Не будут).
— А если в войне с турками у царя начнутся неудачи, не откажется ли он снова от нас? Не бросит ли в беде?
(Он никогда и не отказывался, а тем паче теперь и в будущем особливо).
— Будут ли русские выдавать нам наших беглых унаутов и пшитлей?
(Договоримся).
— Сколько ясырей потребует от нас русский царь?
(Нисколько не потребует).
— Почему ты не женился на дочери русского царя?
— Сколько лошадей в царских табунах?
(Ровно столько, сколько необходимо для войсковой конницы, но не для торговли).
— Правда ли, что Петр съедает цельного быка за одни присест?
(Он воздержан в еде, как наши кабардинские джигиты).
…Так, или примерно так происходил обмен вопросами и ответами между представителями кабардинской знати и представителем русского самодержца.
Миссия Черкасского была утомительной, но не очень трудной в смысле достижения главной цели. Партия сторонников Ислам-бека Мисостова оказалась малочисленной и остерегалась выступать во весь голос. Преимуществом Александра было еще и то обстоятельство, что он, встретившись со своей матерью, узнал имена, привычки и притязания всех князей, настроенных в пользу союза с Турцией и Крымом. Ему легко удалось расколоть и эту, уже и без того слабую, группировку, перетянуть ее большую часть на свой берег. Тут не обошлось, конечно, без щедрых подарков и еще более щедрых посулов.
Чтобы никто из соплеменников не забывал о том, откуда он, царский посланник, прибыл, но и помнил также, что он человек для Кабарды свой, Александр появлялся на людях то в мундире Преображенского полка и уставном парике, то в черкеске и кабардинской шапке, и тогда выделялся из окружающих лишь чисто выбритым лицом. Во время застолий он произносил красивые хохи, тонко льстил и грубовато острил. Если Черкасский и не слишком искусно играл в ту игру, которая называется дипломатией, то, но крайней мере, умел произвести впечатление как человек искренний, честный и убежденный в правоте своего дела.
