Саймон Скэрроу - Орел и Волки
— Осторожней, центурион, — рассмеялся Квинтилл. — Дикари есть дикари. Не стоит ставить их на одну доску с нами. А еще мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем ты выказывал больше почтения к моему нынешнему положению.
— Слушаюсь, командир. — Катон повернулся к легату: — Могу я высказать свое мнение?
Веспасиан кивнул.
— Почему бы нам не сохранить Волков в качестве вспомогательного подразделения? Я знаю, их осталось немного, но они могли бы послужить костяком для новых формирований.
— Нет, — твердо заявил Веспасиан. — Мне жаль, центурион, но таков приказ генерала. Мы не можем позволить себе сомневаться в верности атребатских воинов, служащих бок о бок с нашими легионерами. Ставки чересчур высоки. Решение окончательное. Их необходимо разоружить и распустить, причем тотчас.
Последние слова были произнесены с нажимом, и Катону стало не по себе.
— Что ты имеешь в виду, командир?
— Они сейчас на плацу, за палатками. Я их вызвал туда перед тем, как послать за тобой. Ты должен сообщить им об этом.
— Почему, командир? — спросил Катон, чувствуя подкативший к горлу комок. — Почему я?
— Ты знаешь их язык. Ты ими командовал. Так будет лучше для всех.
— Я не могу, командир, — покачал головой Катон.
Квинтилл подался вперед, вперив в молодого центуриона сердитый взгляд.
— Ты, без сомнения, сможешь! И еще как. Это приказ, а я лично в последний раз спускаю тебе попытку неподчинения!
Веспасиан положил на плечо прокуратора руку.
— Тебе не стоит так волноваться, Квинтилл. Центурион и без твоего вмешательства выполнит мой приказ, он ведь хорошо сознает, что получится, если его людей попробует разоружить кто-то другой. А нам вовсе не нужно, чтобы в случае их отказа возникли какие-то затруднения.
Катон понял, что выхода у него просто нет. С Волками, так или иначе, покончено, и, пытаясь протестовать, они неизбежно в той или иной форме понесут наказание. А он, со своей стороны, обязан повиноваться новому правителю страны атребатов и во избежание неприятностей должен сам сообщить своим воинам, как мало ценит Рим их пролитую за империю кровь.
Все остатки приятного настроения, связанного с новым назначением, в момент улетучились, стоило Катону, зайдя за шатры, увидеть двойную шеренгу уцелевших Волков. Неподалеку от воинов-атребатов занимались строевой подготовкой в полном вооружении несколько отделений легионеров.
«На всякий случай», — с горечью подумал он.
Едва завидев центуриона, Мандракс подал команду, и его соплеменники — все поголовно при щитах и мечах — мигом вытянулись по стойке «смирно», старательно копируя ту позу, что еще в первый день обучения показал им Макрон: грудь колесом, плечи развернуты, подбородки вскинуты вверх. Солнце ярко сияло на бронзе шлемов, когда Катон встал перед строем.
— Вольно! — скомандовал он по-кельтски, и воины послушно расслабились.
Некоторое время молодой центурион смотрел куда-то вдаль поверх их голов, борясь со стыдом, понуждавшим его отвести глаза в сторону. Потом кто-то кашлянул, что подтолкнуло Катона к решению как можно скорей со всем этим покончить.
— Друзья, — с запинкой произнес он, ибо никогда раньше не обращался так к безоговорочно следовавшим его командам и наставлениям атребатам, хотя последние кровавые дни сделали их не просто его соратниками, а настоящими боевыми товарищами. — Меня переводят в другое подразделение.
Некоторые бойцы нахмурились, другие просто смотрели на него молча, ожидая, что еще скажет им командир.
— Прокуратор просил меня поблагодарить вас за превосходную службу. Мало кто из солдат всех армий мира сражался так же храбро, как вы. Мало кто преодолевал столь великие трудности. Теперь пришло время вернуться к своим семьям. Время насладиться заслуженным вами покоем. Время сложить с себя бремя военных тягот, а также…
Катон и тянуть уже больше не мог, и сказать, что должен, никак не решался. Молодой центурион сглотнул слюну и опустил глаза, сердито моргая, чтобы, не приведи боги, не подпустить к глазам слезы. Он знал, что стоит ему дать слабину, и они хлынут неудержимым потоком, а тогда уж лучше умереть на месте, чем вдруг разрыдаться перед своими солдатами, вне зависимости от того, оправданны эти рыдания или нет.
Он снова сглотнул слюну, сжал челюсти и поднял глаза.
— Волки распущены. Вы должны оставить оружие и снаряжение здесь, а после покинуть территорию базы. Мне… мне очень жаль.
Несколько мгновений растерянные, не верящие своим ушам люди молча смотрели на него. Первым решился заговорить Мандракс:
— Командир, здесь, должно быть, какая-то ошибка. Не может быть, чтобы…
— Никакой ошибки! — бесцеремонно оборвал его Катон, не позволяя себе выказать ни малейшей доли сочувствия. — Оружие и доспехи на землю! Это приказ!
— Но… командир?!
— Выполнять! — рявкнул Катон, увидев, что легионеры оставили тренировки и понемногу подтягиваются к Волкам. — Разоружиться! Немедленно!
Мандракс открыл было рот, чтобы возразить, но стиснул зубы и покачал головой. Катон шагнул к нему и шепотом произнес:
— Мандракс, выбора нет. Мы должны сделать это сами, пока нас не принудили. — Он еле заметным кивком указал на легионеров. — Ты должен подать всем пример.
— Я? — вопросил изумленно Мандракс.
— Да, — прошипел Катон. — Ни твоя кровь, ни кровь твоих соплеменников не обагрит мои руки. Во имя всех ваших милосердных богов, сделай это!
— Нет.
— Если откажешься ты, откажутся и другие.
Мандракс с болью в глазах воззрился на центуриона, потом перевел взгляд на внимательно наблюдавших за ними легионеров, помолчал, размышляя, и наконец кивнул. Затем знаменосец вытащил меч из ножен и демонстративно вонзил его в землю у ног Катона. Последовала короткая пауза, прежде чем первый из воинов-атребатов положил наземь копье и щит и принялся расстегивать ремешок шлема.
Остальные последовали его примеру, и в конце концов все туземные воины сложили оружие и снаряжение к ногам своего командира. Но они не покинули строй и теперь стояли перед Катоном в одних туниках.
Катон напряженно выпрямился и севшим голосом отдал последний приказ:
— Когорта распущена… Разойдись!
Люди повернулись к воротам, что вели в Каллеву. Некоторые из них раз или два оглянулись, потом медленно побрели за своими товарищами. Мандракс остался, продолжая вздымать над собой штандарт Волков. Он, застыв, как статуя, смотрел на Катона, и ни тот ни другой не знали, что сказать. Да и о чем было им говорить? Между ними пока еще существовала связь понимания, роднящая людей, сражавшихся плечом к плечу, но все прочие связи уже разрывались и не подлежали восстановлению в будущем. Наконец Катон медленно поднял руку и протянул ее Мандраксу. Знаменосец опустил взгляд, кивнул, подался навстречу и сжал Катону запястье.
