Вальтер Скотт - Роб Рой
— Кто посмел тронуть наш скот? — сказал суровый голос. — Стреляй в него, Ангюс.
— Отбивают пленников! — закричал Рэшли и, выстрелив из пистолета, ранил говорившего.
— Врукопашную! — крикнул вожак погонщиков, и схватка завязалась.
Служители закона, ошеломленные неожиданным нападением, да и вообще не отличавшиеся отвагой, защищались довольно слабо, несмотря на численный свой перевес. Некоторые попробовали было двинуться назад к замку, но при звуке пистолетного выстрела из-за ворот вообразили себя в кольце и поскакали врассыпную кто куда.
Рэшли между тем сошел с коня и пеший схватился в отчаянном поединке с вожаком разбойников.
Я наблюдал за поединком из окна кареты.
Рэшли наконец упал.
— Согласен ты просить помилования во имя Бога, короля Иакова и старой дружбы? — произнес голос, отлично мне знакомый.
— Никогда! — твердо ответил Рэшли.
— Тогда умри, изменник! — сказал Мак-Грегор и пронзил палашом простертого у его ног противника.
Еще секунда, и он уже был у дверей кареты, протянул руку мисс Вернон, помог сойти ее отцу и мне и, вытащив за шиворот судейского секретаря, швырнул его под колеса.
— Мистер Осбалдистон, — сказал он шепотом, — вам-то ничего не угрожает; я должен позаботиться о тех, кому помощь моя нужнее. Ваши друзья скоро будут в безопасности. Прощайте и помните Мак-Грегора.
Он свистнул, его шайка собралась вокруг него, и, умчав с собою Диану и ее отца, они почти мгновенно скрылись в гуще леса. Кучер с форейтором при первых же выстрелах бежали, бросив лошадей; но те, натолкнувшись на преграду, как стали, так и стояли, к счастью для Джобсона, совершенно смирно, потому что при малейшем их движении колесо переехало бы ему грудь. Первой моей заботой было поднять его на ноги, так как негодяй был до того перепуган, что ни за что не встал бы собственными стараниями. Затем, попросив законника твердо запомнить, что я не принимал участия в освобождении арестованных и сам не воспользовался случаем бежать, я приказал ему пойти к замку и позвать на помощь раненым кого-нибудь из своих людей, оставленных там. Но страх в такой мере завладел Джобсоном, отняв у него всякое соображение, что несчастный был неспособен тронуться с места. Тогда я решил пойти сам, но на дороге споткнулся о тело человека — мертвого, как я подумал, или умирающего. Но то был Эндрю Ферсервис, целый и невредимый, как в лучшие часы своей жизни, а лежачее положение он принял, чтоб избежать близкого знакомства с палашом, кинжалом или пулями, которые в течение двух или трех минут действительно летели со всех сторон.
Я так обрадовался, разыскав его, что не стал допытываться, как он сюда попал, а только велел ему идти за мной и помочь мне.
В первую голову мы занялись Рэшли. Он застонал при моем приближении столько же от ярости, сколько от боли и закрыл глаза, как будто решил, подобно Яго, не вымолвить больше ни слова. Мы подняли его, положили в карету и ту же любезность оказали другому раненому из его отряда, лежавшему на поле битвы. Затем я кое-как втолковал Джобсону, что он тоже должен сесть в карету и поддерживать сэра Рэшли. Он повиновался, но с таким видом, точно не вполне понимал мои слова. Мы с Эндрю повернули лошадей и, растворив ворота в аллею, медленно повели упряжку обратно к Осбалдистон-холлу.
Некоторые из беглецов уже пробрались в замок окольными дорогами и подняли там всех сообщением, что Рэшли и клерк Джобсон со всем эскортом, — кроме тех, кто спасся, чтобы донести эту весть, — изрублены в куски у ворот парка целым полком горцев. Поэтому, когда мы подъезжали к замку, нас встретил гул голосов, подобный жужжанию сотен пчел, потревоженных в улье.
Мистер Джобсон, однако, несколько оправившись, сумел кое-как подать голос и был тотчас узнан. Законнику не терпелось выбраться из кареты, тем более что, к его несказанному ужасу, один из его спутников (полицейский чиновник) со стоном испустил дух.
Сар Рэшли Осбалдистон был еще жив, но так тяжело ранен, что весь пол кареты залит был кровью и длинный красный след тянулся от выходных дверей до Каменного зала, где раненого опустили в кресло. Все суетились вокруг него: одни пытались унять кровь повязками, другие требовали хирурга, но, видно, никто не соглашался за ним сходить.
— Не мучьте меня, — промолвил раненый. — Я знаю, что никакая помощь меня не спасет. Я умираю.
Он выпрямился в кресле, хотя холод смерти уже увлажнил его лоб, и заговорил с твердостью, казалось, превышавшей его силы.
— Кузен Фрэнсис, — сказал он, — подвиньтесь ближе.
Я подошел по его требованию.
— Я хочу только, чтобы вы знали, что муки смерти ни на йоту не изменили моего чувства к вам. Я вас ненавижу! — сказал он, и злоба отвратительным отсветом отразилась в его глазах, которые скоро должны были закрыться навсегда. — Я ненавижу вас ненавистью столь же сильной сейчас, когда я лежу перед вами, истекая кровью, умирая, как ненавидел бы, если бы нога моя стояла на вашей шее.
— Я вам не подал к этому повода сэр, — ответил я, — и ради вас же самого желал бы, чтоб мысли ваши приняли сейчас другое течение.
— Вы дали мне повод… — возразил он. — В любви, в честолюбивых замыслах, в материальных выгодах вы всегда, на каждом повороте, пресекали мне путь. Я был рожден, чтобы украсить славой дом моего отца, — я стал его позором… А все из-за вас… Родовой замок, и тот перешел в ваши руки… Берите ж его, — сказал он, — и пусть лежит на нем вечно проклятье умирающего.
Он досказал свое страшное пожелание и спустя мгновение откинулся на спинку кресла; глаза его остекленели, все тело застыло, но улыбка и взгляд смертельной ненависти пережили последнее дыхание жизни.
Я не хочу задерживаться дальше на этой мучительной картине и добавлю по поводу смерти Рэшли только то, что она позволила мне беспрепятственно вступить в права наследства: Джобсон вынужден был сознаться, что возведенное на меня нелепое обвинение в сокрытии государственной измены было основано на простом affidavit note 99 и что он принял его с единственной целью удружить Рэшли и удалить меня из замка. Имя негодяя было вычеркнуто из списка юристов, и уделом его стали презрение и нищета. Приведя в порядок свои дела в Осбалдистон-холле, я вернулся в Лондон и был счастлив, что расстался с местом, внушавшим мне так много горестных воспоминаний. Меня мучила теперь тревога о судьбе Дианы и ее отца. Один француз, приехавший в Лондон по торговым делам, доставил мне письмо от мисс Вернон, которое меня отчасти успокоило: они были в безопасности.
Из письма я понял, что своевременное появление Мак-Грегора с отрядом не было случайным. Шотландские вельможи и сквайры, замешанные в мятеже, а также многие английские дворяне были заинтересованы в успешном побеге сэра Фредерика Вернона, потому что он, как доверенное лицо дома Стюартов, имел при себе документы, которых было достаточно, чтобы погубить половину Шотландии. Облегчить ему побег поручено было Роб Рою, который дал немало доказательств своей находчивости и отваги, а местом их встречи назначен был Осбалдистон-холл. Вы уже знаете, как весь план едва не был расстроен злосчастным Рэшли. Тем не менее он вполне удался. Как только сэр Фредерик и дочь его очутились опять на воле, они сели на приготовленных для них лошадей, и Мак-Грегор, превосходно знакомый с местностью (он был как дома в каждом уголке Шотландии и Северной Англии), провел их на западный берег и оттуда благополучно переправил во Францию. Тот же француз сообщил мне, что у сэра Фредерика открылась какая-то затяжная болезнь — следствие перенесенных невзгод и лишений, и врачи полагают, что ему осталось жить немного месяцев. Дочь его помещена в монастырь, но сэр Фредерик, хоть и желал бы, чтоб она постриглась, решил как будто предоставить ей полную свободу выбора.
Получив такие известия, я откровенно рассказал о своих сердечных делах отцу и сильно смутил его своим намерением жениться на католичке. Но ему очень хотелось, чтобы я «перешел на оседлую жизнь», как он это называл: и он не забывал, что, став его усердным помощником в коммерческих делах, я принес в жертву свои наклонности. После недолгих колебаний и нескольких вопросов, на которые я дал удовлетворившие его ответы, он объявил:
— Не думал я, что сын мой сделается владетельным лордом Осбалдистоном, и еще того меньше — что он станет искать невесту во французском монастыре. Но такая преданная дочь будет, бесспорно, хорошей женой. Угождая мне, ты сел за конторку, Фрэнк. Справедливость требует, чтобы жену ты взял, угождая собственному вкусу.
Как спешил я со своим сватовством, Уилл Трешем, я могу вам и не рассказывать. Вы знаете также, как долго и счастливо жил я с Дианой. Вы знаете, как горестно я ее оплакивал. Но вы не знаете, не можете знать, как заслуживала она, чтобы муж о ней так скорбел.
Вот и все мои романтические приключения, и больше мне рассказывать вам нечего, так как все позднейшие происшествия моей жизни слишком хорошо известны тому, кто с дружеским участием делил и радости и печали, разнообразившие наши будни. Я часто посещал Шотландию, но больше ни разу не виделся с отважным горцем, который в мои молодые годы не раз вершил событиями моей жизни. Время от времени, однако, до меня доходили известия, что он по-прежнему крепко держится в горах Лох-Ломонда, наперекор всем могущественным врагам, и даже добился до известной степени признания правительства, как «покровитель Леннокса», который в силу этой должности, самовольно принятой им на себя, собирает «черную дань» аккуратней, чем иной помещик арендную плату. Невозможным казалось, что жизнь его не завершится насильственной смертью. Тем не менее он мирно скончался в преклонном возрасте, в 1733 году; и до сих пор в его родной стране живет память о нем, как о шотландском Робин Гуде — грозе богатых, друге бедняков, одаренном такими качествами и ума и сердца, которые служили бы украшением человеку и не столь двусмысленного ремесла, как то, на какое обрекла Роб Роя судьба.
