Вальтер Скотт - Уэверли, или шестьдесят лет назад
— Если дело, к которому я примкнул опасно, тем позорнее будет, если я его брошу.
Этим он, в свою очередь, заставлял полковника Толбота замолчать и переводил разговор на другую тему.
Однажды после долгого спора друзья разошлись, и наш герой отправился спать. Около полуночи его разбудили подавленные стоны. Он вздрогнул и стал прислушиваться. Звуки доносились из комнаты полковника Толбота, отделенной от его спальни деревянной перегородкой.
Уэверли подошел к двери и услышал глубокие, тяжелые вздохи. Что могло случиться? Полковник расстался с ним как будто в обычном расположении духа. Не заболел ли он, чего доброго? С этой мыслью Эдуард осторожно приоткрыл дверь. Полковник сидел в халате за столом, на котором лежали письма и чей-то портрет. Он быстро поднял голову, и Эдуард остановился в нерешимости, не зная, подойти к нему или уйти, — он заметил, что по щекам полковника катятся слезы.
Полковнику, видимо, было стыдно, что он дал волю своим чувствам. Явно недовольный, он встал с места и строго произнес:
— Я полагаю, мистер Уэверли, что в своей комнате и в такой час даже пленник мог бы рассчитывать на то, что его избавят…
— Не говорите: от непрошеных посетителей, полковник Толбот. Мне послышалось, что вы тяжело дышите, и я решил, что вы заболели. Только поэтому я и потревожил вас.
— Я здоров, — сказал полковник, — совершенно здоров.
— Но я вижу, что у вас какое-то горе, — сказал Эдуард, — неужели нельзя ему помочь?
— Нет, ничем не поможешь. Я думал о своем доме и о неприятных известиях, которые я оттуда получил.
— Боже мой, неужели мой дядя?.. — воскликнул Уэверли.
— Нет, это горе касается исключительно меня. Мне стыдно, что вы были свидетелем того, как я поддался ему, но порой нашим горестным чувствам приходится давать отдушину, чтобы в остальное время достойнее их сносить. Я не хотел открыться вам, так как мог вас опечалить, а помочь мне все равно не в ваших силах. Но вы застали меня врасплох… И я вижу, что сами вы очень удивлены… Я не терплю секретов… Прочтите это…
Писала полковнику его сестра:
Получила твое письмо, дорогой брат, через Ходжеса. Сэр Э.У. и мистер Р. пока еще на свободе, но выезд из Лондона им запрещен. Как я была бы рада поделиться с тобой столь же благополучными вестями из дому. Но сообщение о несчастном деле под Престоном поразило нас как громом, в особенности ужасное известие, что ты погиб. Ты знаешь, в каком положении была леди Эмили, когда ты вынужден был ее покинуть из дружбы к сэру Э. На нее уже сильно подействовали печальные известия о мятеже в Шотландии; однако она старалась держаться мужественно, как, по ее словам, подобает твоей жене, а также ради ожидаемого наследника. Увы, дорогой брат, этим надеждам теперь положен конец! Несмотря на все мои старания, этот несчастный слух дошел до нее, прежде чем ее успели подготовить. У нее немедленно начались родовые муки, и несчастный младенец прожил всего несколько минут. Дай бог, чтобы на этом окончились наши несчастья! Но хотя своим письмом ты и опроверг ужасный слух и значительно ободрил ее, тем не менее д-рххх опасается. серьезных и, как ни прискорбно это писать, даже роковых последствий для ее здоровья, особенно из-за неизвестности, в которой ей придется пребывать еще некоторое время. К этому прибавляются еще представления о жестокости людей, к которым ты попал в руки.
Вот почему, дорогой брат, я прошу тебя, как только ты получишь это письмо, приложить все усилия, чтобы добиться освобождения — на честное ли слово, за выкуп или какими-либо иными возможными путями. Я не преувеличиваю опасности, в которой находится леди Эмили, но я не имею права, не смею скрывать от тебя правду.
Всегда, мой дорогой Филипп, преданная тебе сестра Дюси Толбот.
Прочитав это письмо, Уэверли остолбенел. Вывод для него был ясен: все эти несчастья свалились на полковника лишь потому, что он отправился его разыскивать. То, чего нельзя было поправить, уже само по себе было достаточно жестоко полковник Толбот и леди Эмили долгое время оставались бездетными и были вне себя от радости при мысли о ребенке. Теперь их надеждам не суждено было сбыться. Но и это разочарование было ничто по сравнению с угрожавшим несчастьем. И Эдуард с ужасом думал, что первопричиной всех этих зол является именно он.
Прежде чем он нашел в себе Силы ответить, полковник уже совершенно овладел собой, хотя по его затуманенному взору все еще видно было, как глубоко он страдает.
— Это такая женщина, дружок мой, — сказал он, — из-за которой и воину не стыдно плакать. — Он протянул ему миниатюру. На ней было изображено лицо, вполне заслуживающее такой похвалы. — А между тем, — продолжал он, — этот портрет — лишь слабое отражение очарования, которым она обладает… или обладала… быть может, об этом уже нужно говорить в прошедшем… Но да свершится воля господня!
— Вы должны ехать, сейчас же ехать к ней на помощь. Еще не поздно… Не должно быть поздно…
— Ехать? Мне? Вы забыли, что я пленник и дал слово…
— Приставлен к вам я… Я освобождаю вас от вашего слова. Я буду отвечать за вас.
— На это вы не имеете права, и честь моя не позволит мне взять свое слово обратно. Ответственность падет на вас.
— Ну и что ж? Если надо будет, отвечу головой — воскликнул Уэверли в бурном порыве чувств. — На мне уже лежит смерть вашего ребенка, не делайте же меня убийцей вашей жены!
— Нет, мой дорогой Эдуард, — сказал Толбот, ласково взяв его за руку, — вы тут ни при чем, и если я в течение двух дней скрывал от вас свое горе, то именно потому, что боялся, как бы вы по своей преувеличенной чуткости не посмотрели на него с этой точки зрения. Вы никак не могли предвидеть, что я отправлюсь из Англии, чтобы разыскивать вас. Вы ведь едва знали о моем существовании. Небу известно, как тяжело человеку отвечать ужe за прямые последствия своих поступков, которые можно было предвидеть, но отвечать еще и за все то, что они косвенно влекут за собой, — этого великое и милосердное существо, которое одно может видеть взаимную связь человеческих дел, не положило своим бренным созданиям.
— Но как могли вы оставить леди Эмили, — сказал Уэверли с глубоким чувством, — в положении, когда она наиболее драгоценна для мужа, чтобы разыскивать какого-то…?
— Я только выполнил свой долг, — спокойно ответил полковник Толбот, — и не сожалею, не должен сожалеть об этом. Если бы путь благодарности и чести был всегда ровным и легким, в том, что я следую по нему, не было бы никакой заслуги. Но часто он идет вразрез с нашими интересами и страстями, а иногда и с самыми святыми чувствами. Таковы испытания жизни, и это последнее, хоть и самое горестное (здесь слезы невольно навернулись ему на глаза), не первое, которое мне довелось испытать. Но об этом мы поговорим завтра, — сказал он, крепко сжимая обе руки Уэверли. — Доброй ночи. Постарайтесь забыться на несколько часов. В шесть рассветает, а теперь уже третий час. Спокойной ночи.
