Бернард Корнуэлл - Медноголовый
Адам шумно сглотнул и спросил:
— Что ты намерен делать?
— Что я должен сделать… — поправил Натаниэль, выделив слово «должен», — Так это отнести письмо тому человеку в Ричмонд.
Дав вдоволь налюбоваться Адаму печатью, Старбак спрятал письмо в нагрудный карман:
— Что ты можешь сделать — это пристрелить меня прямо сейчас, забрать письмо, и никто не узнает, что ты — предатель.
— Я не предатель! — окрысился Адам, — Господи, Нат, всего год назад эта страна была единым целым! Ты и я обнажали голову перед одним и тем же флагом, праздновали День независимости, и слёзы застилали взор, когда игралась «Процветай, Колумбия!»[16]. Как я могу предать то, что меня учили чтить с младых ногтей?
— Как? Да просто. Если бы тебе удалось задуманное, твои друзья и соседи были бы мертвы.
— Меньшая часть, Нат! — горячо возразил Адам.
В глазах у него стояли слёзы, но смотрел он не на Старбака, а на далёкие шпили и крыши Ричмонда.
— Как ты не понимаешь, Нат?! Чем дольше длится война, тем больше гибнет людей!
— И ты решил закончить войну? Сам?
— Да, Нат. Сам. Потому что это правильный поступок. Ты забыл то время, когда мы с тобой собирались поступать в жизни правильно? Когда ты молился вместе со мной? Когда Библия давала тебе ответы на все жизненные вопросы? Когда поступать в соответствии с заповедями Божьими было для тебя важнее всего на свете? Куда, скажи мне, ради Христа, подевался тот Нат?
Старбак выдержал его взгляд и спокойно сказал:
— Тот Нат нашёл себя.
— Да неужели? — фыркнул Адам, — И в чём же? Ах, ну да, Юг! Дикси, да? А что ты знаешь о Юге? Ты же южнее пристаней Рокетт-лэндинг не выезжал! Ты видел рисовые поля в Южной Каролине? Плантации в дельте? Хочешь увидеть ад на земле, съезди — полюбуйся тем, за что ты сражаешься! Послущай свист бичей надсмотрщиков, вопли насилуемых детей! Может, в этом Нат тоже найдёт себя?
— О, конечно, чернокожие будут гораздо счастливее, если янки выиграют войну и рабам позволят, как свободным людям, вкалывать по двадцать часов в сутки на северных заводах за гроши, которых даже на пропитание не хватает! Конечно, их будет очень утешать моральное преимущество Севера! Ты тоже съезди при случае в Массачусетс, взгляни одним глазком на свой новый Иерусалим, на заводы в Лоуэлле!
Адам мотнул головой:
— Америка десятки лет мусолила одни и те же «про» и «контра», Нат, но потом пошла и выразила своё мнение в избирательных участках. Законно и цивилизованно, Нат! И это Юг не согласился с Америкой, затеяв войну! — он махнул рукой, показывая, что не желает продолжать бессмысленный спор на тему «кто виноват», — А вот я нашёл себя в том, чтобы поступать правильно.
— По-твоему, обманывать отца — правильно? — едко осведомился Натаниэль, — Помнишь, летом, ещё в лагере под Фальконер-Куртхаусом, ты удивлялся, как я могу страшиться гнева отца больше, чем возможной гибели в бою? Почему же ты не порадуешь своего родителя вестью о том, как ты правильно поступаешь, сдавая всё, во что он верит, Северу?
— Потму что это разобьёт его сердце. — просто ответил Адам, устремляя взгляд на север, где блестела в зелени пустошей Чикахомини, — Понимаешь, я надеялся, что смогу скакать на двух лошадях одновременно. Надеялся, что война кончится прежде, чем отец узнает, что его сын пожертвовал верностью штату ради верности стране.
Он помолчал, затем добавил:
— И ведь почти получилось. Стоило МакКлеллану поднажать…
— «Поднажать» — это не про МакКлеллана. МакКлеллан — надутый индюк и ничего больше. Он стращает себя нашим мнимым численным превосходством и находит в нём оправдание собственному бездействию. Уж поверь мне, я с ним разговаривал.
Адам некоторое время безмолствовал. Потом вздохнул:
— Меня выдал Джеймс?
— Нет. Я догадался сам.
— Умненький Нат. — с досадой сказал Адам, — Умненький, упорствующий с своих заблуждениях Нат…
— Что твой отец сделает, если узнает, что ты предал Юг?
Адам посмотрел на сидящего перед ним Натаниэля сверху вниз:
— Хочешь ему рассказать? Впрочем, ты намекнул достаточно ясно, чтобы не было нужды рассказывать.
Старбак покачал головой:
— Всё, чего я хочу, — это спуститься вниз, к палаткам Легиона, найти Птичку-Дятла и сообщить ему, что я вновь принимаю на себя обязанности командира роты «К». И всё. Конечно, если меня опять попросят из Легиона, мне не останется ничего другого, как ехать в Ричмонд повидаться с умным господином, которого боятся даже профосы.
Не слишком завуалированная угроза заставила Адама нахмуриться:
— Зачем тебе это, Нат?
— Потому что у меня здорово выходит воевать. И ты знаешь, мне нравится быть солдатом.
— В бригаде моего отца? Да он ненавидит тебя! Почему бы тебе «здорово» не «повоевать» где-нибудь в другом полку?
Старбак помедлил с ответом. Не говорить же правду, что блефует, что письмо с такой внушительной печатью — пустая бумажка, от которой за пределами Легиона никакого проку. К тому же была и другая правда. Провоевав год, Натаниэль начал понимать, что войну нельзя вести вполсилы, всё время балансируя на черте дозволенного христианину. Война была омутом, бездной, и лишь тех, кто умел нырять в неё, очертя голову, она вознаграждала стократ. Вашингтон Фальконер к таким людям не относился. Фальконер упивался внешней мишурой войны: своей высокой должностью, красивым мундиром, парадами, но войны, как таковой, он втайне побаивался. Старбак же вдруг понял, что, если его самого пощадит шальная пуля или картечь, то в один прекрасный день бригада Фальконера будет именоваться бригадой Старбака, и тогда помоги, Боже, её врагам! Натаниэль скупо усмехнулся и ответил на последний вопрос Адама:
— Именно потому, что твой отец меня ненавидит. Нельзя бежать от своих врагов.
Адам хмыкнул с жалостью:
— Поглядите-ка! Нат Старбак влюблён в войну и солдатское ремесло! Уж не оттого ли, что во всём остальном ты потерпел неудачу?
— Моё место в Легионе, — сказал Натаниэль, пропустив язвительную реплику Адама мимо ушей, — А твоё — нет. И всё, что тебе нужно сделать — это убедить своего отца не мешать мне вернуться на пост капитана роты «К». Скажешь ты ему правду или соврёшь, меня нисколько не трогает.
— И что же я ему совру? — с отчаянием спросил Адам, — Ты же ему, считай, выложил правду?
— У тебя с отцом выбор невелик. Или мы решаем дело в своём кругу, или грязное бельё Фальконеров выволакивается на всеобщее обозрение. Мне кажется, я точно знаю, который из двух вариантов устроит твоего отца. — Старбак поразмыслил и, решив, что кашу маслом не испортишь, добавил в свой блеф ещё один щедрый мазок, — И я напишу в Ричмонд, что шпион мёртв. Погиб во вчерашнем сражении, например. В любом случае, со шпионажем ведь покончено, так, Адам?
