Эли Берте - Шофферы или Оржерская шайка
– Не смей так неуважительно говорить о высокопоставленном чиновнике, моем начальнике, который должен скоро решить вашу участь… Что касается до этого другого, вашего приятеля Бо Франсуа, я очень рад поразузнать о нем… Давно вы его видели?
– Не позже сегодняшней ночи, – ответил Борн де Жуи.
– Верно, опять нечаянным случаем, спали в одной конюшне?
– Нет, лейтенант, он спал в Меревильском замке у гражданина Ладранжа.
Вассер топнул ногой.
– Ну уж это-то вы лжете, приятель, я убежден в этом, – вскричал он. – Вчера вечером я был у гражданина Ладранжа и не видал там его.
– Разве он не мог прийти туда после вашего отъезда? Я не думаю, чтобы его присутствие в замке держали бы в тайне, вы можете справиться и увидите, что Бо Франсуа ночевал в Меревильском замке; в свою очередь и я в этом убежден.
На этот раз Вассер, казалось, был окончательно сбит с толку. Большими шагами начал он ходить по комнате, потирая себе лоб рукой, как будто стараясь отыскать ключ к этой загадке… Женщины молча стояли на другом конце комнаты и только в тишине слышалось их прерывистое дыхание. Борн де Жуи, в восторге от своего успеха, потирал себе руки, когда вдруг Вассер обратился к нему.
– Вам еще нечего радоваться, Герман Буско, вы так от меня не отделаетесь. Все касающееся этого Бо Франсуа объяснится впоследствии, в настоящее же время дело касается вас одного… так как я имею причины думать, что, несмотря на ваши отрицания, вы не чужды злодействам, вот уже несколько месяцев производимым в здешних и соседних департаментах. Во время ужасного происшествия в Брейльском замке, я нашел вас там и тогда же заподозрил вас; теперь подозрение это усиливается, так как вы сами сейчас признались, что вчера вечером вы пришли в Меревиль, около того самого времени, когда совершено было покушение на большой дороге, и эти два обстоятельства, взятые вместе, уже не говорят в вашу пользу. Наконец сейчас ваш побег только при виде нашего мундира доказывает, что вы боитесь всякого столкновения с властью. Беря в соображение, что вы бродяга, безо всяких средств к жизни, я не могу отпустить вас, не проверив тщательно ваше поведение и вашу нравственность. Вследствие всего этого именем закона арестую вас! И беру вас с собой.
В Борне де Жуи с недостатком храбрости было много наглости и бесстыдства.
– Гражданин офицер, – заговорил он умоляющим тоном, – уверяю вас, что вы ошибаетесь во мне; я невинен, как только что родившийся ребенок.
– Не поможет это, приятель! Не думаете ли вы разубедить меня словами? Предупреждаю вас, что я о вас самого дурного мнения, и скоро увидим, ошибся ли я. Знаете ли что, Герман Буско, – продолжал Вассер, вперя свой проницательный взгляд в арестанта, – вместо того чтобы вывертываться, лгать и жаловаться, лучше чистосердечным раскаяньем заслужить себе снисхождение властей. Правительство наконец решилось во что бы то ни стало прекратить разбой в здешних странах. Полки уже едут на подмогу жандармам. Изо всех коммун будет взято ополчение, национальная стража возьмется за оружие, никто не будет сметь ходить, не доставя о себе верных гарантий; леса здесь по соседству порубят, по кабакам, трактирам и фермам будут останавливать всех бродяг. Поверьте мне, Буско, мошенникам не останется никакой надежды на спасение.
Борн де Жуи уже слышал и прежде о крутых мерах, предпринимаемых правительством для открытия его соучастников, подтверждение теперь Вассера заставило его призадуматься. А потому, несмотря на свою обычную находчивость, он не сумел скрыть своего все возрастающего страха.
– Ну, в таком случае они пропали! – прошептал он в замешательстве. – Совсем пропали!
– Кто это?
– Они… те-то… разбойники, о которых вы говорите.
Вассер видел, что слушатель его поколебался, и он еще удвоил старание, чтобы скорее довести его до полного признания.
– Конечно, они пропали, – продолжал он, – и первые, которых мы схватим, не преминут донести обо всех остальных, так как правительство дарует жизнь тому, кто сделает важные открытия, как бы ни были велики им лично сделанные преступления.
Борн де Жуи все еще молчал, хотя видно было, что он борется с собою.
– Особенно есть одно сведение, очень высоко оцененное правительством. Ассоциация, о которой идет речь, должна непременно иметь у себя во главе атаманом человека деятельного, ловкого, управляющего всем этим с дьявольским искусством. Надобно узнать и поймать этого человека во что бы то ни стало. Так человеку, который нам доставит возможность изловить его, дадут сверх льгот, о которых я только что говорил, еще большое вознаграждение.
– Вознаграждение? – вскричал Борн де Жуи.
Он был побежден и уже открывал рот, чтобы сказать лейтенанту Вассеру так давно ожидаемое сообщение, как вдруг позади него раздался глухой прерывающийся голос.
– Изменник! Лгун! Подлец! – говорил голос. – Беда тебе будет, если донесешь на него.
Лейтенант Вассер так углубился в этот интересовавший его разговор, что совершенно забыл о присутствии тут женщины, в другом углу комнаты. Борн де Жуи вскочил. Подойдя к кровати, он узнал Фаншету, опиравшуюся на локоть и глядевшую на него страшными глазами.
– Греле? – воскликнул он. – Она здесь зачем?
– Что же тут удивительного, что дочь пришла к матери? – сказала фермерша.
– Та, та, та! – начал опять Борн де Жуи. – И госпожа Бернард покинула Брейльскую ферму и оказывается матерью Греле! Что тут все за чертовщина.
– Это значит, Герман Буско, – сказал Вассер, торопясь воспользоваться обстоятельствами, – что даже в этом доме есть личности, могущие перебить у вас выгоду вашей откровенности.
– Нет, нет! Это несправедливо! – вскричала Фаншета с энергией, усиленной горячкой. – Я ему не изменю… я ничего не знаю… я ничего не скажу… Он причина всех моих несчастий, он причина тому, что я живу всеми покинутая, в нищете, в стыде с самого того дня, как отец выгнал меня; он унижал, оскорблял, бил меня, он презирает, ненавидит меня, он убил моего ребенка, моего бедного мальчика за то, что тот не хотел воровать… И все-таки я не изменю ему… Я любила и люблю его. Наказанием за все вины мои будет мне то, что до последней минуты жизни я буду любить его.
И с распустившимися волосами она заметалась по постели.
– Несчастная, несчастная, – шептала со страхом старушка Бернард, стараясь успокоить ее, – подумай о том, что ты говоришь! Ведь могут принять, что ты сама…
И она прибавила шепотом.
– Будь осторожнее, дочка! Умоляю тебя, будь осторожнее!
– Матушка! – громко сказала Греле. – Мне более уже нечего бояться! Неужели ты думаешь, что я посмела бы прийти к тебе, если бы не чувствовала, что мой конец уже близок?… Пусть, они ведь не могут ничего более прибавить к моему стыду и горю. Скоро избавлюсь я от всех их! А ты, матушка, так горячо всегда любившая меня, моли Господа, чтобы этот конец пришел поскорее!
