Понсон дю Террайль - Два брата
— Боже! Лицо моего полковника!
За час перед этим в предместье С-Гонорэ произошла сцена совсем другого рода.
На конце улицы Экюрю-де-Артуа возвышался старый и мрачного вида отель; судя по его виду, можно было подумать, что он необитаем.
В этом отеле, в первом этаже, в большой комнате лежал одинокий умирающий старик.
Другой старик, но только гораздо крепче и сильнее его, приготовлял ему питье.
— Бастиан, — прошептал умирающий слабым голосом, — я умираю. Довольно ли ты отомстил мне? Вместо того, чтобы отправить меня на эшафот, как ты это мог сделать, ты удовольствовался тем, что остался подле меня, живым укором моих преступлений; ты сделался моим управителем, ты, ненавидящий меня, называл меня постоянно вашим сиятельством, и я чувствовал каждую секунду горькую историю твоего голоса… А! Бастиан! Бастиан! Доволен ли ты своей местью? И довольно ли я наказан?
— Нет еще, — ответил гусар Бастиан, который в продолжении тридцати лет мучил — своего убийцу, повторяя ему постоянно: «А! Бесчестный человек, если бы ты не женился на вдове моего полковника!..»
. — Что же тебе надобно еще, Бастиан? Ты видишь, я умираю, и умираю, оставленный всеми.
— В этом и состоит моя месть, Фелипоне, — возразил ему глухим голосом управляющий, — ты должен умереть, как умерла твоя жертва, твоя жена, не простившись с твоим сыном.
— Мой сын! — прошептал старик и, сделав громадное усилие, приподнялся на кровати.
— А! — говорил Бастиан. — Ты вспоминаешь своего сына… Да, твой сын такой же эгоист, как и ты; у него нет сердца: он похищает и обольщает молодых девушек, убивает людей, с которыми он дерется на дуэли, обманывает в играх, и это твой сын, а ты — не правда ли? — был бы теперь очень счастлив, если бы он находился около тебя:
— Сын мой! — повторил умирающий с особенной нежностью.
— Ну так нет, — продолжал Бастиан, — ты не увидишь его… твоего сына нет дома… он на балу, и я один только знаю, где он, но не поеду за ним.
— Бастиан! Бастиан! — умолял Фелипоне, задыхаясь. — Бастиан! Неужели ты будешь непоколебим!
— Послушай, Фелипоне, — ответил серьезным тоном старый гусар, — ты убил моего полковника, его сына и его жену. Неужели же я поступаю чересчур строго за трех человек?
Фелипоне вздохнул.
— Я убил Армана де Кергаца, — прошептал он, — я был виноват в смерти его вдовы, которая умерла с горя… но что касается его сына…
— Бесчестный! — воскликнул Бастиан. — Неужели ты будешь отрицать то, что ты бросил его в море!
— Нет, — ответил Фелипоне, — но он не умер.
Это известие произвело потрясающее действие на Бастиана, который невольно вскрикнул:
— Как! Ребенок не умер?
— Нет, — пробормотал Фелипоне. — Он был спасен рыбаками, отвезен во Францию и потом воспитан во Франции. Я это узнал только неделю тому назад.
— Но где он и как ты это узнал?
Голос больного слабел, и его конец быстро приближался.
— Говори, говори! — настойчиво требовал Бастиан.
— В последний раз, когда я выезжал из дому, — продолжал Фелипоне, — скопление экипажей на одной улице задержало несколько мою карету при въезде на одну площадь.
Я выглянул из окна и рассматривал проходящих, но вдруг я был невольно поражен — передо мною, в нескольких шагах, стоял молодой человек лет тридцати — совершенный двойник Армана де Кергаца…
Говорите, говорите! — повторял взволнованный Бастиан.
— Я последовал за этим человеком и узнал, что его зовут Арман, что он артист, не знавший своих родителей и помнящий только то, что его вытащили из моря рыбаки в ту минуту, когда он уже утопал…
При этих словах Бастиан выпрямился.
— Так слушай, — сказал он, — если ты хочешь видеть в последний раз своего сына и если ты не пожелаешь, чтобы я замарал скандальным процессом твою память, то ты должен сейчас же подписать документ, которым ты возвратишь настоящему наследнику все то, что ты украл у него. Я должен найти его.
— Это излишне, — пробормотал старик, — я наследовал полковнику Кергацу только потому, что предполагалось, что его сын умер; а теперь ему стоит только показаться, чтобы закон ввел его во владение всем имением.
— Это верно, — согласился Бастиан, — но как доказать, что это он?
Умирающий вместо ответа указал рукой на маленькую шкатулку.
— Мучимый совестью, — сказал он, — я написал историю моих преступлений и положил ее вместе со всеми бумагами, которые помогут узнать ребенка.
Бастиан подал шкатулку умирающему, который отворил ее дрожащими руками и вынул оттуда связку бумаг.
— Хорошо, — сказал тогда старый гусар, — я найду ребенка.
И потом добавил растроганным голосом:
— Я прощаю тебя — и ты увидишь своего сына в последний раз.
Сказав эти слова, Бастиан торопливо вышел из комнаты умирающего, спустился с лестницы и, проворно вскочил в стоящую у подъезда карету, крикнул кучеру:
— Пигаль — мигом!
Умирающий остался один — у него уже было только одно желание: свидеться в последний раз со своим сыном, и это желание поддерживало еще его угасающие силы.
Прошло около часа.
Наконец дверь отворилась, и как будто само провидение пожелало еще раз опечалить последнее чувство этого человека.
В комнату, где уже витала смерть, вошел его сын в ярком маскарадном костюме.
— О! — пробормотал Фелипоне. — Это уже слишком!
И, повернувшись к стене, он испустил последний вздох, прежде чем его сын подошел к нему.
Андреа взял его за руку и приподнял ее — она уже начинала холодеть, он дотронулся до его сердца — оно уже не билось.
— Он умер, — заметил он хладнокровно, — а жаль.
В эту минуту на пороге комнаты показался еще человек.
Андреа обернулся и отступил на шаг.
Перед ним были два человека, скульптор Арман и Бастиан.
— Господин виконт Андреа, — начал Бастиан, подходя к нему, — ваш отец убил первого мужа своей жены, потом бросил в море вашего старшего брата, но этот брат не умер… вот он, — и он указал Андреа на Армана.
— Этому-то брату ваш раскаявшийся отец при смерти отдал все то, что он похитил у него и что было должно перейти к вам. Вы здесь у господина графа Армана де Кергаца, а не в своем доме… Выйдите отсюда.
Андреа в ужасе смотрел на Армана, который сделал несколько шагов вперед, грубо взял его за руку и, подведя к окну, сказал:
— Смотри, вот тот Париж, где ты хотел быть при помощи твоего громадного состояния злым, духом, я заменю тебя и постараюсь быть в нем добрым гением. А теперь — вон отсюда, так как я могу забыть, что у нас была одна мать, вспомнив твои преступления и женщину, которую ты убил… Вон!
