Луи Буссенар - Под барабанный бой
— Спрячьтесь за насыпью у канала, — приказал он своим подчиненным. — Когда я крикну «ко мне» — бегите!
Пока пехотинец пробирался к каналу, австрийцы успели сесть в лодку и отплыть на значительное расстояние. На берегу оставался один тиролец. Вдруг сержанту показалось, что из подземелья доносятся крики. Молодой офицер прислушался. Раздался знакомый каждому «шакалу» свист, который означал, что зуав попал в беду. «Там кто-то из наших!» — подумал сержант, однако времени на размышления не оставалось — тиролец уже сел в каяк. Каменная дверь в стене с тяжелым скрипом вернулась на место, и пехотинец больше не слышал ни звука. Какое-то мгновение он еще колебался, но незнакомец взялся за весла, еще секунда — и он уйдет. Не раздумывая, сержант прыгнул в качавшийся на волнах ялик[68], который от сильного толчка перевернулся. Зуав и тиролец оказались в воде. Схватив своего противника за рукав, сержант крикнул:
— Вы мой пленник! Отряд, ко мне!
Тиролец был очень силен и яростно сопротивлялся. Борьба длилась недолго. Когда пехотинцы прибежали, на воде качалось лишь бездыханное тело сержанта. Вытащив труп, они обнаружили, что грудь несчастного распорота от сердца до подмышки.
Вдруг неслыханной силы взрыв обрушил на головы зуавов град обломков. В мгновение ока от трагического и загадочного дома остались лишь дымящиеся головешки.
ГЛАВА 6
Выполняя поручение. — Чтобы выпить глоток. — Похвала подействовала. — Один стаканчик за два су. — В столовой короля. — Слишком сладкое вино. — Королевский кофе. — Сражен напитком наповал. — Виктор-Эммануил избежал смерти. — Обозный потерял товарища, но приобрел батон колбасы.
Перрону, Раймону и Обозному порядком надоело таскать вещи без вести пропавшего товарища. Потеряв надежду встретить повозку, они не без сожаления оставили сумку своего командира на дороге и поспешили вслед за ротой.
Бойцы совершают геройские поступки не каждый день. Бывают моменты, когда солдат чувствует себя расслабленным, вялым и размякшим, как тряпка. Именно это состояние и испытывали трое друзей, шагая по пыльной дороге под палящими лучами солнца. Ах, если бы только восстановить потраченную накануне в сражении энергию с помощью нескольких стаканчиков живительного напитка!
Зуавы часто страдали от жажды и всегда были рады случаю промочить глотку. И он не замедлил представиться: повозка матушки Башу с искусительными напитками уже громыхала по дороге.
— Не пропустить ли нам по стаканчику, — воскликнул Перрон, и нос его сморщился в довольной гримасе, как у кота, почуявшего молоко.
Раймон, бледное лицо которого говорило о склонности к крепким напиткам, кашлянул в бороду:
— Кхе-кхе… Не откажусь…
Но, похлопав по карману, печально добавил:
— У меня только дуро![69]
Перрон, в свою очередь, тоже проверил наличность.
— Кхе-кхе… У меня, как у Раймона, — Саха́ра в гло́тке, а в кошельке — ни сольдо…[70]
Обозный не проронил ни звука. Может быть, он стал богачом? Удивленный Перрон спросил:
— Эй, Обозный, ты случайно не хочешь промочить горло?
Толстяк пробормотал что-то невразумительное. Интуиция[71] подсказывала друзьям, что в карманах у жителя провинции Бос имелось несколько су. А в душе бывшего крестьянина шла страшная борьба между врожденной бережливостью и нежеланием показаться скаредным. Хитрец Перрон понял, в чем дело, и решил пойти окольным путем. Старый солдат притворился страшно огорченным и с видом человека, понесшего большую потерю, произнес:
— Жаль все же, что мой кошелек совершенно пуст. Он плоский, как подошва. А мне так хотелось спрыснуть твою феску, Обозный!
— Мою феску? — удивился юноша. — Ты что, рехнулся?
— Говорю, что думаю, старина, и ничего более…
— Не понимаю…
— А ты следи внимательно за ходом моих мыслей. Что делает человека зуавом?
— Не могу знать.
— Феска.
— Как это так?
— Только зуав может носить феску на своей голове. Этот головной убор Провидение создало исключительно для «шакала».
— Что ты говоришь?
— Внимание, новобранец! До вчерашнего дня твоя феска возвышалась на голове, как ночной колпак, и позорила полк.
— Что правда, то правда.
— Но вчера ты побывал под огнем, понюхал пороху… Ты дрался, как истинный зу-зу… И вот результат — феска стала лучше держаться у тебя на ушах. Дух фески проник в твое тело и обратил тебя в настоящего зуава, — продолжал плести тонкую паутину лести старый обманщик. Он ускорил шаг и, поравнявшись с повозкой, спросил:
— Я правильно говорю, матушка Башу?
— Конечно, мой дорогой Перрон.
— И я также буду прав, если скажу, что зуав Обозный заплатит за каплю, которая не даст старикам умереть от жажды.
Жадность в душе крестьянина отступила. Леон Сиго был счастлив. Он чувствовал себя настоящим героем и не думал более сопротивляться. С легкостью отстегнув кошелек, юноша извлек из него заветную монету в двадцать су, которую уже несколько недель хранил между кожаными прокладками, и с достоинством протянул маркитантке:
— Обслужите нас, матушка Башу!
В те героические времена огненная вода стоила два су за маленький стаканчик.
Маркитантка трижды наполняла стаканчики, которые солдаты выпивали до капли.
— Три раза по шесть — будет восемнадцать… Осталось еще два су. Добавляю на второй стаканчик от себя, — сказала добрая женщина.
Благодарные зуавы выпили за здоровье матушки Башу и не без сожаления расстались с повозкой и ее хозяйкой. Теперь мир казался прекрасным, а настроение заметно улучшилось.
Вдалеке из-за поворота показалась головная колонна полка, направлявшегося в Бридду. Желая сократить путь, путники пошли наперерез. Вскоре зуавы услышали барабанный бой, звуки труб и приветствия, а потом увидели короля, отдававшего воинам честь.
— Какая удача! — мгновенно сообразил Перрон. — Может, капрал Эммануил угостит нас парой глоточков?
И хитрец выразительно посмотрел на товарищей. Те только облизнули сухие губы.
— Смотрите в оба и следуйте за мной!
Перрон осторожно добрался до задворок Генерального штаба и вдруг увидел двух зуавов, бежавших в направлении, противоположном тому, куда ушел полк.
— Вот те на! Смотрите-ка, те двое, кажется, опередили нас. Будем надеяться, что они оставили нам что-нибудь…
Перрон служил не первый месяц и знал, по крайней мере в лицо, всех солдат своего полка. Те двое были ему совершенно незнакомы.
