Роман Белоусов - Кровавая карусель
Не один год Стивенсон изучал природу подобной раздвоенности в людях, пытался постичь психологическую тайну двойного существования, проникнуть в ту часть души, которую тщательно стараются скрыть. В постижении столь сложных свойств человеческого характера ему помогало острое психологическое зрение, но в немалой степени и анализ собственных поступков. И прав Р. Олдингтон, когда пишет, что в порожденной фантазией книге Стивенсона куда больше личных воспоминаний, чем кажется на первый взгляд.
Поэтому-то так быстро и писалась новая повесть. И прежде всего самое главное — прототип его героя. У него был мистер Броди и его двойная жизнь.
Образ этого странного и страшного человека преследовал его с детских лет. Бывало, няня Камми, дочь рыбака и ярая кальвинистка, пугала его дьяволом, который, якобы, воплотился в мистере Броди. И хотя того уже лет девяносто как не было в живых, жители Эдинбурга уверяли, что его дух витает над домами, бродит по улицам, как бы испрашивая прощения.
Во время прогулок с Камми по старому городу он с ужасом разглядывал Броди-клоуз — двор и большой дом с дубовыми дверями, где когда-то развлекались Броди и его друзья. В музее старинных вещей юный Стивенсон, затаив дыхание, во все глаза смотрел на фонарь и двадцать пять массивных поддельных ключей, которыми пользовался Броди.
Но и дома этот человек не оставлял его. В детской стоял комод, жутко скрипевший по ночам. Взрослые говорили, что его сделал «замечательный плотник и известный гражданин, оказавшийся, к несчастью, плохим человеком».
Надо ли говорить, что мальчик сгорал от любопытства и обожал слушать легенды о своем знаменитом земляке, которые, по его просьбе, рассказывала ему Камми. Конечно, сна ограничивалась пересказом самых общих сведений, преследуя главным образом назидательные цели. Из ее нравоучительных бесед он, однако, уже тогда усвоил, что продавшего душу дьяволу звали Уильям Броди, что днем это был уважаемый всеми человек, а ночью превращался в картежника и мошенника, предводителя шайки бандитов. Иными словами, в мистере Броди жили одновременно два человека — талантливый краснодеревщик, член муниципалитета, староста корпорации мастеров и великий злоумышленник, подпольный игрок и вор, не один год державший в страхе весь Эдинбург.
Рассказы о его похождениях Стивенсону не раз доводилось слышать и позже, когда он, повзрослев, бывал в старом городе, в тавернах, пользующихся дурной репутацией, где его хорошо знали и называли не иначе как Бархатная Куртка. Для завсегдатаев кабаков и притонов мошенник Броди оставался и во времена Стивенсона кумиром, о котором слагали невероятные легенды. Словом, память о мистере Броди жила среди земляков Стивенсона, и его тень многие годы сопровождала писателя.
Еще в юности, четырнадцатилетним, свою первую пьесу он сочинил именно о жизни Уильяма Броди. Позже вместе с У. Хенли, своим другом, они написали пятиактную пьесу «Староста Броди, или Двойная жизнь», многие сцены которой были основаны на подлинных событиях. Так, например, эпизод, когда Броди пытается ограбить приехавшего к нему в гости жениха своей сестры, действительно произошел в жизни. Пьесу напечатали и даже поставили на сценах многих городов — Лондона, Монреаля, Нью-Йорка, Чикаго, но подлинного успеха она не имела. Когда Бернард Шоу посмотрел пьесу, он заявил, что это неправдоподобное произведение с «эфемерными сценами и характерами», правда, отметив, что о Броди тем не менее будут помнить долго.
Как видим, у Стивенсона были основания считать себя неудовлетворенным пьесой, написанной вместе с У. Хенли. Не потому ли, думал Стивенсон, их постигла неудача, что они воссоздали как бы внешний облик Броди, не отразив его внутреннюю двойственную сущность?
Но как показать это вечное соперничество противоположных натур в одном теле, это насильственное соединение двух чужеродных существ, эту непрерывную борьбу враждующих близнецов в истерзанной душе? Не внешнюю цепь событий жизни мистера Броди следует взять за основу, размышлял Стивенсон, а его двуединую сущность. И каким образом отразить ее в литературном произведении? Надо разъединить, как бы разъять на два существа его человеческое естество. Одно — само воплощение добра, порядочный, пользующийся безупречной репутацией человек; другое — бездушный и злобный, лицемерный, яростно ненавидящий людей, отвратительный не только внутренне, но и внешне, крайне несимпатичный, скорее даже уродливый, жаждущий лишь запретных развлечений и предосудительных удовольствий.
Разве не таков мистер Броди? И напрасно кое-кто пытался объяснить, а может быть, и оправдать его грехи (и прежде всего жажду обогащения) какими-то особенными причинами. «Были ли деньги для Броди главной целью воровства?» — спрашивала, например, вскоре после его смерти газета «Эдинбург ивнинг ко- рент». И отвечала: «По-видимому, в воровстве Броди больше привлекало искусство, нежели извлекаемая выгода». То есть его пытались представить этаким грабителем-артистом, получавшим удовольствие от участия в представлении, когда можно было показать ловкость рук, поболтать с ворами на их жаргоне и к тому же с чувством исполнить песенку из «Оперы нищего».
Но в таком случае можно сказать, что и Рене Кар- дильяк из новеллы Э. Т. А. Гофмана «Мадемуазель де Скюдери» — всего лишь страстный любитель искусства, а не жестокий убийца. Герой Гофмана ведет двойную жизнь — днем добрый отец, честный и уважаемый мастер-ювелир, ночью — орудующий ножом грабитель. Что же заставляет его совершать преступления? Как художник, он не в силах расстаться с творениями своих рук. И когда заказчик уносит созданное им украшение, Кардильяк идет по пустынным улицам следом и ударом ножа убивает клиента, чтобы вернуть свой шедевр.
Однако, вопреки утверждениям газеты «Эдинбург ивнинг корент», Уильям Броди своими ночными похождениями преследовал отнюдь не артистические цели. Чем же прославился этот «черный» субъект, подсказавший Стивенсону идею повести о «человеке, который был двумя людьми?»
Страх над городомВот уже несколько лет как эдинбуржцы жили в постоянном страхе. Причиной тому были таинственные ночные грабежи. Владельцы ювелирных магазинов, бакалейных, обувных и мануфактурных лавок неспокойно спали в своих кроватях. Нередко поутру выяснялось, что ночью нежданные гости побывали в их заведениях. Золотые кольца и часы, пряжки и серьги становились добычей воров; дорогостоящий черный чай, заграничные кружева, черный люстрин и белый сатин, флорентин и шелк, сапоги и туфли, серебряная посуда, музейные экспонаты — ничем не пренебрегали загадочные ночные посетители. Случалось им хозяйничать и в банках, опустошать кассы и ларцы с гинеями и фунтами. Такого в благочинном Эдинбурге еще не бывало. Шериф и его сто двадцать караульных, заменявших полицию, сбились с ног, разыскивая неуловимых воров, горожане терялись в догадках и пребывали в страхе за свое имущество.
