Александр Дюма - Графиня де Шарни. Том 2
— Моя жизнь принадлежит королю, — отвечал старик, — и, если я умру за своего государя, мой последний день будет самым счастливым в моей жизни.
Кое-кто из народа слышал эти слова, и ропот усилился.
— Уезжайте, сударь, уезжайте! — воскликнул король и, высунувшись из кареты, обратился к народу: — Друзья мои, прошу вас, пропустите господина де Дампьера.
Те, кто стоял около кареты и расслышал просьбу короля, повиновались и расступились. К несчастью, чуть дальше всадник и лошадь были стиснуты толпой. Всадник горячил лошадь уздою и шпорами, однако толпа была настолько плотная, что даже при всем желании не могла бы пропустить его.
Началась давка, закричали женщины, заплакал испуганный ребенок, мужчины грозили кулаками, а упрямый старик вдобавок показал хлыст; угрозы сменились ревом, и это означало, что народ разъярился, подобно льву. Г-н де Дампьер был уже на краю этого людского леса; он пришпорил коня, тот перепрыгнул через придорожную канаву и помчался по полю. И тогда старик дворянин обернулся, сорвал с головы шляпу и крикнул:
— Да здравствует король!
То была его последняя почесть своему королю, но и последнее оскорбление народу.
Раздался ружейный выстрел.
Старик выхватил из седельной кобуры пистолет и ответил на выстрел выстрелом.
В тот же миг все, у кого оружие было заряжено, принялись палить в безумца.
Изрешеченная пулями лошадь рухнула наземь.
Убил или только ранил старого дворянина чудовищный залп? Этого никто не знает. Толпа, подобно лавине, устремилась к тому месту, где упали всадник и конь, а удалились они от королевской кареты не более чем на полусотню шагов; на этом месте началась сутолока, которая обычно бывает вокруг трупов, какое-то беспорядочное, хаотическое движение, слышались крики и проклятия, и вдруг над толпой взметнулась пика с насаженной на нее седовласой головой.
То была голова несчастного шевалье де Дампьера.
Королева вскрикнула и откинулась на сиденье.
— Звери! Изверги! Чудовища! — зарычал Шарни.
— Замолчите, господин граф, — сказал Бийо, — иначе я не ручаюсь за вашу безопасность.
— И пусть! — ответил Шарни. — Мне надоело жить. Хуже того, что произошло с моим несчастным братом, меня ничего не ждет.
— Ваш брат был виновен, — заметил Бийо, — а вы нет.
Шарни хотел спрыгнуть с козел; оба телохранителя удерживали его, а десятка два штыков нацелились ему в грудь.
— Друзья мои, — громким и властным голосом обратился Бийо к народу, приказываю: что бы ни сделал, что бы ни сказал этот человек, ни один волос не должен упасть с его головы. Я отвечаю за него перед его женой.
— Перед его женой! — прошептала королева, вздрогнув, как будто один из штыков, грозящих Шарни, кольнул ее в сердце. — Но почему?
Да, почему? Бийо и сам бы не смог ответить. Он сослался на жену Шарни, зная, как действует это слово на людей, из которых состоит толпа: ведь все они были мужьями и отцами.
Глава 5. КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
В Шалон прибыли поздно. Карета въехала во двор интендантства, куда заранее были посланы курьеры, чтобы подготовить квартиры.
Двор оказался забит национальными гвардейцами и любопытными.
Пришлось удалить всех зевак, чтобы король мог выйти из кареты.
Он вышел первым, за ним королева с дофином на руках, потом Елизавета, принцесса и последней г-жа де Турзель.
Едва Людовик XVI ступил на лестницу, раздался выстрел, и пуля просвистела над ухом короля.
Что это было — попытка цареубийства или простая случайность?
— Ну вот, — произнес король, обернувшись с величайшим спокойствием, у кого-то нечаянно разрядилось ружье. — И добавил уже громче: — Будьте внимательней, господа, а то как бы не случилось несчастья!
Шарни и оба телохранителя беспрепятственно проследовали за королевским семейством.
И все же, несмотря на злополучный выстрел, королеве сразу показалось, что атмосфера здесь куда дружественней. За воротами, перед которыми остановилась толпа, сопровождавшая их в пути, крики тоже утихли; когда королевское семейство вышло из кареты, послышался даже сочувственный шепот; на втором этаже пленников ждал обильный и пышный стол, сервированный с большим изяществом, увидев который они с удивлением переглянулись.
Там же стояли в ожидании слуги, однако Шарни потребовал, чтобы ему и обоим телохранителям была предоставлена привилегия прислуживать за столом. Это желание могло показаться странным, но граф решил не покидать короля и быть рядом с ним на случай любых возможных происшествий.
Королева прекрасно поняла его и тем не менее даже не повернулась к нему, не поблагодарила ни жестом, ни взглядом, ни словом. Слова Бийо: «Я отвечаю за него перед его женой. — до сих пор язвили сердце Марии Антуанетты.
Она думала, что увезет Шарни из Франции, что он вместе с нею уйдет в изгнание, и вот они вместе возвращаются в Париж! А там он снова встретится с Андре!
Шарни и представления не имел, что творится в сердце королевы. Он даже не подозревал, что она слышала эти слова; впрочем, у него стали возникать некоторые надежды.
Как мы уже говорили, Шарни был послан вперед, чтобы разведать дорогу, и он самым добросовестным образом исполнил эту миссию. Ему было известно, каково настроение в самой ничтожной деревушке. Ну, а Шалон, старинный город, не торговый, населенный буржуа, рантье, дворянами, держался роялистских взглядов.
И вот, едва августейшие сотрапезники уселись за стол, вперед выступил принимающий их интендант департамента и, поклонившись королеве, которая, не ожидая ничего хорошего, с тревогой смотрела на него, произнес:
— Государыня, шалонские девушки умоляют милостиво позволить им преподнести вашему величеству цветы.
Изумленная королева повернулась к Елизавете, потом к королю.
— Цветы? — переспросила она.
— Ваше величество, — стал объяснять интендант, — если момент выбран неудачно или просьба вам кажется слишком дерзкой, я распоряжусь, чтобы девушки не поднимались сюда.
— Нет, нет, сударь, напротив! — воскликнула королева. — Девушки! Цветы! Впустите их!
Интендант вышел, и через несколько секунд в приемной появились двенадцать самых красивых шалонских девушек в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет; они остановились на пороге.
— Входите, входите, дети мои! — воскликнула Мария Антуанетта, простерев к ним руки.
Одна из девушек, выбранная не только подругами, но и родителями, и городскими властями, выучила наизусть красивую речь, которую должна была произнести перед королем и королевой, но, услышав восклицание Марии Антуанетты, увидев, как она простерла к ним руки, как взволновано все королевское семейство, бедняжка не смогла сдержать слез и сумела промолвить лишь несколько слов, исторгнутых из глубины ее сердца и выражающих общее мнение:
