Александр Витт - Принцесса Хелена, шестая дочь короля Густава
У окна. Солнце за волосами, старый оконный переплет вот-вот рухнет. Стоять в водопаде солнца, которое обнимает стан Принцессы, нельзя, упасть — невозможно. Я прислонился к косяку, пытаясь собрать голову, но всё равно сползал вниз. Получился арбуз с волосами, внутри которого тепло и сладко плавала мысль. И она была, была, была… стоп!
Это прорыв, каких мало. За последнее время ни одного такого уровня. Орать себе самому «Не влюбись!!!», бить по щекам стеком и ронять монокль было уже поздно. Вспоминать школьные тренинги, дрожать, представив зловещую улыбку Верховного и его саркастическое «ну-ну», как-то стало сразу даже стыдно и неудобно.
— Это провал, — сказал я сам себе и шагнул вперёд.
Глава 10. Чудны дела твои, Господи
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
Не могу сказать, что я очень люблю Пушкина, временами даже совсем наоборот: меня бесит его абсолютное чувство прекрасного, где нет ни малейшего намека на несовершенство этого мира. Такая программа чемпионов, можно сказать. Но когда моей душе хочется исчерпывающе точных формулировок, тут он незаменим.
Жажда знаний просыпается не только первого сентября. И после нашей первой встречи с Экселенцом на Базе через восемь долгих лет моей ссылки вопросов оказалось больше, чем ответов. Говоря математическим языком, а, к слову, высшую математику я совершенно не понимал с младых ногтей, количество неизвестных здесь было больше, чем количество уравнений.
Конечно же, на записи я узнал женщину, чей муж так неудачно обогнал белую фуру, чем лишил жизни и себя, и своего ребенка. Даже не её саму — что-то в выражении глаз внезапно заставило меня покрыться холодным потом в кабинете Верховного. Неудачно завершив последнее задание, я сидел в глубокой питерской ссылке. Не то чтобы у меня съехала крыша от безделья, но потребность выдать желаемое за действительное нарастала с каждым прошедшим Новым годом.
Но этот год начался немного иначе. Придя в себя после очередных рождественских каникул и стряхнув с себя благость недельного ничегонеделания, я вдруг совершено четко понял, что Хелена Эстрельская возвращается. Что-то было в падающем снеге за окном, чистом запахе морозного невского воздуха, темном предутреннем небе… У меня засосало под ложечкой, я вышел из дома под благовидным предлогом, завел машину и медленно выехал на пустынную набережную.
Сценарии устроены так, что его участники сами по себе неведомым образом в один прекрасный момент концентрируются в одном географическом ареале. Любая из фигур, которые серыми тенями жались в это сероватое утро к домам на Синопской набережной, могла принадлежать ей. Я ни в чём не был уверен. Экселенц вычеркнул меня из обоймы. И у него были не только формальные основания: несанкционированные контакты с его любимым Братцем могли кончиться для любого члена команды Базы даже худшей карой. Я думаю, что просто надоел ему, и он решил устроить мне отпуск на несколько лет. Что ему-то при его практическом бессмертии несколько оборотов планеты вокруг заурядной звездочки!
Запахнув пальто, под которое уже начал забираться промозглый январский холод, и последний раз взглянув на заснеженную Неву с парапета набережной, я уже знал, что буду делать в течение следующих нескольких месяцев.
Глава 11. Белка
Многое в этом мире меня уже не удивляло. Это обстоятельство связано в основном с моментами, о которых либо нельзя поведать вообще, либо можно очень долго рассказывать. Но в истории с Белкой всё удивительно просто. Когда я зализывал раны последнего провала и решал, как проживу следующие несколько лет, она появилась как напоминание о том, что меня ещё не окончательно списали со счетов наверху. Почувствовав это дуновение, которое спутать ни с чем невозможно, практически сразу я понял, что: а) я не в полной отставке, б) придется подождать. Эти выводы основывались на простом обстоятельстве — Белка была слишком юна для меня.
Воплощение ещё не настигло её. Правда, мне в последние двести лет не раз наяву и во сне казалось, что её дыхание снова греет мне шею. Она удивительно улыбалась, я не мог смотреть на это спокойно. Её поразительный внутренний свет и способность смеяться, когда другие плачут навзрыд, делала со мной странные вещи. Я снова чувствовал себя с ней мальчишкой, которому действительно интересно, что она говорит обо всём на свете, не прерываясь ни на минуту. Мы сидели на работе в одной комнате, и вскоре я не мог прожить и получаса, не завязывая с ней диалогов на совершенно безобидные темы. Вместо того чтобы, например, посмотреть телефон кого-либо в справочнике, мне было значительно приятнее спросить у неё. Получив ответ и пару ерундовых комментариев по совершенно отвлеченному вопросу, я чувствовал облегчение. Зрело стойкое ощущение, что нам суждено в один прекрасный момент перейти к более тесным совместным действиям. При всем этом она вела очень активную личную жизнь, что совершенно не мешало мне наслаждаться ощущением её присутствия в моей жизни.
Случай представился, когда однажды вечером, выключив верхний дневной свет в комнате, она подошла ко мне совсем близко. Я почувствовал завораживающий запах её волос. Достаточно было протянуть руку. Бросило в дрожь, мне было и жарко, и холодно одновременно. Жажда отбросить последние сомнения в том, что передо мной именно главная героиня чёртова Сценария «Выборг — Густав», принцесса Хелена Эстрельская, сметала в мозгу последние преграды. Соблазн был велик, я возвращался мысленно к этому моменту в последующие после её исчезновения годы, наверное, чаще, чем требовалось. Тогда же в голове стучала молотом одна мысль, пробивавшаяся сквозь море неконтролируемых гормонов: «Нельзя! Это только игра, стой! Но, может быть, это она?»
Ничего не произошло тогда. Думаю, что её это только позабавило и вскоре позабылось. А мне стало ясно, что наверху на меня прогневались не на шутку. Особенно тяжело было осознавать, что, будь я чуть глупее и неосмотрительнее, Сценарий изменился бы, и линии судьбы пошли в совершенно неконтролируемые стороны. Возвращаясь постоянно к этому моменту, я, как и раньше, всё больше начинал сомневаться в правоте Верховного, сидевшего наверху и держащего шестью пальцами очередной стакан с его любимым виски. Но самокритика, как известно, самая жестокая из всех существующих.
Вскоре и у неё всё изменилось. Появился он, очень земной человек с совершенно четкими представлениями: как, где и сколько раз надо любить женщину, чтобы выбить из неё остатки здравого смысла. Он также говорил ей то, что она хотела услышать.
