Густав Эмар - Атласная змея
— Ну этого я уж ни за что не стану делать. Да, впрочем, он мне и не поверит, он слишком хорошо знает, как сильно я его ненавижу.
— Весьма возможно! Итак, действуй по своему усмотрению; лишь бы ты не уклонялся от моих инструкций, все остальное безразлично.
— Хорошо! Хорошо! Будьте спокойны, я ведь не ребенок! Изгнанник встал.
— Вы уже уезжаете?
— Да, становится поздно, отсюда до меня далеко, моя дочь, пожалуй, станет беспокоиться.
— Это верно! Когда же я вас опять увижу?
— Как только я буду свободен: может быть, завтра, а уж послезавтра наверняка.
— Я буду вас ждать. Больше вы мне еще ничего не скажете?
— Нет, будь осторожнее, вот и все!
— Ну, а если придет кто-нибудь из тех, кого вы знаете?
— Никто не придет раньше двух дней; я предупредил…
Змея поднялся, в свою очередь, и вывел лошадь из конюшни.
— В особенности, — продолжал Жан-Поль, садясь в седло, — ухаживай хорошенько за нашим раненым, может быть, он со временем нам еще пригодится.
— Положитесь на меня. Ведь вы знаете, — добавил Змея с улыбкой и выражением, которое он старался сделать хитрым, — у меня есть некоторые познания в медицине и в хирургии.
— Вот потому-то я и привез его сюда. Ну, прощай! До завтра или самое позднее до послезавтра.
— Хорошо. А в какое время, приблизительно, вы приедете?
— Я и сам не знаю… после обеда.
— Хорошо! Итак, прощайте, желаю вам успеха!
— Благодарю.
Змея раскрыл проход.
Изгнанник вступил в лес; затем лианы были тщательно за ним задвинуты, но не прежде, чем эти двое людей обменялись последним рукопожатием.
Жан-Поль направился к хижине, которой он достиг вскоре после захода солнца.
Дочь ждала его с тревогой.
Завидев Изгнанника, она вскрикнула от радости и бросилась к нему.
— Ну что же, отец? — с тревогой спросила она.
— Успокойся, дитя мое, все благополучно! — отвечал он, целуя ее в лоб.
— Благодарю, благодарю, отец! — вскричала девушка с плохо скрываемым волнением.
— Увы! — прошептал Изгнанник, подавляя вздох, — может быть, и она меня покинет в один прекрасный день?
И он, задумчиво опустив голову, вошел в хижину следом за дочерью.
Глава V. АТЕПЕТЛЬ ГУРОНОВ-ВОЛКОВ
Тонкий Слух, или Куга-Гандэ по-индейски, был главным вождем той деревни, к которой направлялись оба отряда после обычных приветствий, которыми они обменялись в момент встречи.
Сахем принял на себя командование отрядом. Поместившись во главе колонны, он сейчас же предложил Бержэ, а равно графу де Виллье и барону де Гриньи занять места рядом с ним.
Это предложение занять место рядом с сахемом, считающееся очень почетным, поставило обоих офицеров высоко в глазах краснокожих, которые вообще очень строго относятся ко всему, что касается этикета и чинопочитания.
Молодые люди, оба еще так недавно попавшие во французские колонии, не имели до сих пор возможности познакомиться с жизнью индейцев в их деревнях. Те индейцы, которых они видели мельком в форте Дюкэне, будучи вынужденными подчиняться требованиям европейской цивилизации, не представляли из себя ничего особенно интересного для наблюдателя-европейца.
Их манеры и даже их костюм, составлявший странную смесь всевозможных одеяний, выменянных у солдат и колонистов, нисколько не удивляли обоих молодых людей.
Теперь же им представлялся в первый раз случай, пожалуй, даже заняться серьезным изучением нравов и обычаев краснокожих, которых большинство европейцев в то время почему-то считали существами низшей расы, чуть ли не получеловеками.
Французские офицеры с живейшим интересом следили за всем происходившим у них перед глазами и забрасывали вопросами канадца, который сейчас же спешил объяснить им все, что могло им казаться неясным.
Он словоохотливо объяснял офицерам все, что в поведении индейцев с первого раза могло казаться им не только странным или смешным, но даже, пожалуй, угрожающим их личной безопасности.
Что же касается Золотой Ветви и Смельчака, то они очень быстро сумели найти себе друзей между канадцами благодаря той насмешливой беспечности, которая так свойственна французскому солдату.
Они смеялись и разговаривали с ними, точно знали их целые двадцать лет, отвечая прибаутками на прибаутку, шуткой на шутку.
При выходе из леса путешественники снова очутились на берегу реки.
Перед ними расстилалась обширная равнина, покрытая зеленой густой травой; равнина эта шла, постепенно поднимаясь, до самых контрфорсов горной цепи, которые замыкали горизонт с этой стороны.
Почти на две мили впереди виднелась деревня индейцев, раскинувшаяся по обоим берегам реки.
Деревня эта, довольно значительная, состояла не меньше как из двухсот домов или, правильнее сказать, хижин.
Как с той, так и с другой стороны деревню защищала ограда из кольев высотой футов в двенадцать, вбитых в землю и связанных между собой веревками из древесной коры; перед оградой тянулся ров шириной в двадцать футов, глубиной в восемь Двое ворот, из которых одни выходили на север, а другие на юг, давали доступ во внутренность атепетля-деревни; древесные стволы, перекинутые через ров, которые было легко убрать, служили подъемными мостами для сношения с внешним миром.
В противоположность большинству туземного населения, ведущего кочевую жизнь, окружающие деревню поля были хорошо обработаны, что следовало, конечно, приписать влиянию канадских метисов, составлявших довольно большой контингент населения деревни.
Немного правее деревни и не больше как в расстоянии двух миль от нее виднелись два отдельных кладбища: одно кладбище лесных бродяг, а другое — индейское.
На первом, окруженном живой изгородью, виднелись скромные могилы, увенчанные крестами, выкрашенными в черную краску.
На втором виднелись те возвышенные подмостки, куда туземцы имеют обыкновение класть своих покойников, которых они оставляют таким образом превращаться в мумии под влиянием воздуха, солнца и дождя.
Индейское кладбище давало о себе знать еще издали зловонным запахом от разлагавшихся трупов, который ветер разносил во все стороны.
Этот атепетль, могущий служить прототипом большинства центров туземного населения (во время наших путешествий по Северной Америке мы встречали много таких же) по всей вероятности, был построен по планам и указаниям канадских метисов.
Тут виднелась даже претензия на некоторую правильность, указывавшую на цивилизующее влияние прогресса. Улицы его были широки и прямы и все сходились радиусами к обширной площади, занимавшей центр деревни.
Среди этой площади возвышалась большая хижина врачевания, куда собирались во время совещаний вожди племени.
