Евгений Лундберг - Кремень и кость
XIV. Стригунок
Недавно только на широкой прогалине у лесного ручья охотник пещерного племени вырыл глубокую яму, прикрыл ее настилом из ветвей и присыпал травами. А сегодня в яме оказался старый олень со сломанным рогом. Судя по следам, за оленем шел теленок. Следы его вели по прогалине. Далеко он не мог уйти. И двое охотников пошли по следу. Кончилась прогалина, начался лес, за ним болото, кочки, мхи и опять прогалина. А вот и лес кончился, и охотники очутились на краю равнины с синеющими озерцами и влажными оврагами, покрытыми богатой растительностью.
Один из охотников стал пристально всматриваться. Потом протянул руку на полночь.
— Видишь: зверь.
— Это не олень — нет рогов. И не буйвол. Охотники притаились в траве. Прямо на них шел косяк лесных лошадей. Лошади то мчались врассыпную, быстро перебирая мохнатыми ногами и низко опустив головы, то выбрасывали вверх головы, то кружили по степи от избытка сил и веселья.
— Я хочу иметь зверя, — сказал охотник с широко расставленными, как у буйвола, глазами и с жадным ртом.
Другой мотнул головой:
— Догони, попробуй.
Лошади умчались. Охотники пошли домой. Первое слово Буйволиного Глаза, когда они возвратились к поселению, было:
— Я хочу иметь этого зверя.
После нескольких неудачных попыток встретить косяк, Буйволиный Глаз с неизменным своим спутником углубились в равнину.
(примечание к рис.)
Выше пояса стояла трава. Иные цветы поднимались своими зонтами до плеч. Маленькие глубокие озера глядели вверх, точно глаза степи в окружении душистых и влажных травных ресниц. Здесь водилось множество кроликов. Ими охотники и питались.
Дни проходили за днями. Не было видно края равнины. Поход начинал терять свой смысл. Впереди засинело озеро большее, чем встреченные до сих пор. Охотники повернули к нему. Был жаркий полдень. И вдруг — обмерли.
По колена в воде, обмахиваясь светлыми хвостами шли лесные, с длинной шерстью, большеголовые лошади. Иные, с лоснящимися от воды боками, мирно лежали у воды. Жеребята, выбрасывая задом, носились по лугу и внезапно останавливались, дразня товарищей и закусывая сочную траву. Иные сосали маток, чмокая почти черными смешными губами и пятясь от ласково отталкивающих материнских копыт.
Пробегала ли стороной волчья стая или запах человека предчувствием будущей неволи оскорбил тонкие ноздри животных, — косяк насторожился весь, как один, исключая глупых пушистых жеребят. И хотя далеко не впервые видел охотник эту игру легкой дрожи, волною проходящую от копыт до головы, раскосые, дикие, нежные и веселые глаза, но прелесть всего этого была так сильна, что он сжался, точно хотел втиснуть свое грубое и неподвижное тело в землю.
— Сейчас уйдут, — не сказал, а как будто вздохнул он.
«Как взять коня? — мелькало у него в голове. — Нельзя взять! Разве возьмешь ветер?»
А косяк подтянулся еще больше. Дрожали тонкие ноги, дрожали уши, дрожали ноздри, слегка дрожали подтянутые животы.
В это время непокорный стригунок упрямо тянувшийся к сосцам кобылицы и награжденный ударом за недогадливость, решил исподтишка пососать чужую матку. Удивленно взглянул на него оттертый от матки жеребенок. Стригунок посмелел, легонько по пути лягнул жеребенка, сладостно шлепнул губами и прилип к сосцам чужой, казалось, спокойно стоявшей матери.
Страшный удар копытом оглушил стригунка. Другой, третий. Тихонько хрустнула тонкая кость ноги. Стригунок упал. Косяк ринулся лавиною по степи в обход озера. Заметалась только мать стригунка между косяком и сыном, да охотник, не взвидев света от восторга, несся к жеребенку на привычных к бегу ногах.
Но расчет его был неточен. Кобылица то убегала за косяком, замедляя шаги, то возвращалась к жеребенку. Увидев отвратительное двуногое существо, угрожающее сыну, она остановилась, вскинулась на дыбы и с сердитым ржанием поднялась над двуногим. Он уже поджидал ее. Удар, и от боли голова кобылица вскинулась еще выше…
Бой длился долго. Она вырвала зубами половину волос на голове охотника. У нее вытек глаз, был рассечен топором круп, изранено вымя. Потом, пеною и кровью была залита сбитая клочьями шерсть.
Случайно удар дротика второго охотника пришелся пониже уха, где височная впадина. Кобылица упала, высоко вскидывая упругие ноги и то вбирая, то надувая дыханием окровавленный упругий живот.
(примечание к рис.)
Жеребенок кусался, но ему мешала перебитая нога; его взяли в конце концов в плен. Ремнями связали ноги и понесли, сгибаясь под тяжестью, на двух выломанных в овраге жердях. Долго с сожалением оглядывались охотники на меркнущее в травах яркорыжее, как отблеск солнца, пятно убитой кобылицы.
Все становище сбежалось посмотреть на живую добычу. Охотник был точно глух и нем. За него сыпал былями и небылицами его товарищ.
Резким окриком выгнал охотник из жилища жену и детей. Внес жеребенка, вытянул из-под него жерди и тогда только, обессилев от утомления, упал на землю. Когда наступила ночь, охотник все еще спал тяжелым сном рядом с добычею. Семья спала под деревьями.
XV. Века расцвета
Племя, раскинувшее свое становище у бобрового озера, уходило все дальше от исходного поселения. В конце концов оно осело возле северного конца озера и закрепилось здесь на многие века благодаря обилию рыбы и высоким дюнам, заслонявшим их от зимних ветров. Рыболовы плавали вдоль берега на челнах, которые из века в век становились все больше и надежнее.
Племя, кроме береговой полосы, заняло ближайшие к берегу острова.
У старого пещерного становища выдался ряд богатых добычею и урожаем фруктов десятилетий. Стада оленей, редея понемногу, проходили мимо по заветным тропинкам. Забегали табуны диких лошадей с их сочным сладковатым мясом. Племя усовершенствовало силки, волчьи ямы, копья. Охотники выходили на ловитву уже не в одиночку и не мелкими отрядами, а устраивали широкие облавы, ставили на заранее условленных местах западни, прятались в заранее расчищенные дупла — нарастало чувство собственной силы и право владеть этой широкой землею, насколько ее можно охватить глазом.
Когда люди сыты и добывание пищи не стоит большого труда, они много спят, потом снова жадно насыщаются — страх перед голодом передан предками — и в конце концов начинают играть.
Около жилищ появились свои, домашние, животные.
Кто-то из охотников повредил камнем крыло коршуну. Посадили коршуна в ивовую плетенку, стали давать ему мелкую рыбешку. Это был свой коршун.
