Рафаэль Сабатини - Знамя Быка
Толентино смутился.
— Синьор, — протестующе заговорил он, — клянусь, в этом виноваты вы сами. Если мне не хватило вежливости, то вы сами спровоцировали меня. Неужели я должен сносить насмешки от всякого попугая, считающего, что он может выполнять мои обязанности лучше меня? Довольно, синьор. Позвольте мне ознакомиться с вашим донесением. — И он протянул навстречу Лоренцо свою тяжелую руку.
— Его высочество повелел мне сообщить, что он приказывает вам сдаться герцогу Валентино на почетных условиях, — сказал он и, прочитав откровенное удивление, сомнение и подозрение на лице Толентино, поспешил объяснить: — Чезаре Борджа договорился с герцогом Гуидобальдо и обещал ему некую компенсацию, если все крепости в его бывших владениях немедленно прекратят сопротивление. Моему синьору посоветовали принять эти условия, так как, отказываясь от них, он ничего не выигрывает, а рискует потерять все. Понимая, что продолжающееся сопротивление Сан-Лео лишь оттягивает его неминуемое падение и приведет к ненужным потерям, герцог Гуидобальдо приказывает вам немедленно сдаться.
Это звучало правдоподобно. Известный своим миролюбием, герцог вполне мог направить такое послание. Однако у проницательного Толентино оставались еще сомнения на этот счет. Он взглянул на посланца, и вокруг его жгучих черных глаз собрались морщинки.
— У вас есть на этот предмет письма от герцога? — спросил он.
— Ни одного, — смело заявил мессер Лоренцо, защищая слабое место своей легенды.
— Но, клянусь Бахусом, это странно!
— Отнюдь, синьор, — поторопился ответить молодой кондотьер, — подумайте, как рискованно иметь такие письма. Если бы солдаты Борджа нашли их, я…
Он запнулся, осознав свою ошибку. Толентино звонко хлопнул в ладоши и вскочил на ноги.
— Синьор, синьор, — с некоторой мрачностью произнес он, — мы должны понять друг друга. Вы утверждаете, что доставили некоторые приказы, предписывающие мне действовать определенным образом, согласованные между герцогом Валентино и моим синьором. И вы же говорите об опасностях, которым могли бы подвергнуться, будь они у вас в письменном виде. Может быть, я чего-то не понимаю, — в голосе Толентино слышалась язвительность, — но мне кажется, что Борджа без всяких помех пропустил бы вас через свои позиции. Можете ли вы пояснить мне, в чем я ошибаюсь?
Лоренцо ничего не оставалось, кроме как принять важный вид. У его ног разверзлась пропасть.
— Если вам нужно такое объяснение, вы получите его, без всякого сомнения, от синьора герцога. Я вам дать его не могу. У меня нет на этот счет никаких указаний, а сам я не дерзнул спросить объяснений.
Он говорил спокойно и гордо, несмотря на участившийся пульс, и в его последних словах прозвучал некий скрытый упрек в адрес кастеляна.
— Когда, — продолжал он, — я говорил, что брать с собой письма было опасно, то попытался дать вам объяснение, которое в тот момент мне пришло в голову. Раньше я не думал об этом, а теперь вижу, что ошибся в своем предположении.
Мессер Толентино не сводил глаз с лица мессера Лоренцо, рассуждения которого подтвердили, что тот лжет. Однако уверенность тона и горделивый вид молодого человека оставляли место сомнениям.
— У вас есть, по крайней мере, хоть какой-нибудь знак, по которому я мог бы отличить посланника моего синьора? — спросил он.
— Его у меня нет. Меня отправили в спешке. Герцог, вероятно, не предполагал, что его приказания будут подвергнуты сомнениям.
— Неужели? — саркастически спросил Толентино. И неожиданно зашел с другой стороны. — Как вы пробрались в крепость?
— Я поднялся с равнины по южному склону скалы, который считается неприступным. Я из этих мест. Мальчишкой я часто поднимался там. Именно поэтому герцог Гуидобальдо выбрал меня.
— И когда вы добрались до стены, то попросили часового спустить веревку, не так ли?
— Нет. У меня была своя веревка и абордажный крюк.
— Зачем они вам понадобились, если вы действительно прибыли от Гуидобальдо? — кастелян резко обернулся к своим людям. — Где вы нашли его?
Услышав ответ, Толентино с облегчением расхохотался:
— Хо-хо! — ликовал он, перемежая свою речь проклятиями. — Вы незамеченным миновали часового и успели пробраться внутрь крепости, а когда вас обнаружили, вы сказались посланцем Гуидобальдо, доставившим приказ о сдаче крепости, и еще стали дерзить насчет нашей скверной охраны. Ох-хо! Хитро задумано, но это вам не поможет — хотя жаль будет сворачивать шею столь изобретательному петушку. — И он опять расхохотался.
— Вы глупец, — отрезал Кастрокаро, — и рассуждаете, как глупец.
— Разве? Ну-ка, поймайте меня. По-вашему, Гуидобальдо выбрал вас своим посланником, потому что вам был известен тайный путь в замок. Взгляните, насколько нелепо такое утверждение. Вы пробовали объяснить, почему Гуидобальдо хотел, чтобы вы скрытно прибыли сюда, и сами же признали ошибочность подобного предположения. Но глупо утверждать, что посланнику герцога, доставляющему приказ от его имени сдаться войскам Чезаре Борджа и тем самым выполнить волю последнего, нужно было подниматься сюда тайным путем, рискуя жизнью. — Толентино рассмеялся прямо в побледневшее лицо Лоренцо.
— Кто из нас глупец, синьор? — зловеще глядя на него, спросил кастелян. Затем сделал знак своим людям: — Взять его и обыскать.
В одно мгновение его прижали лицом к полу. Но тщательный обыск ничего не дал.
— Неважно, — сказал Толентино, вновь укладываясь в постель, — против него и так достаточно многое говорит. Позаботьтесь, чтобы с ним ничего не случилось этой ночью. Утром он отправится вниз с того же склона, и, клянусь, куда быстрее, чем когда поднимался по нему.
И мессер Толентино улегся в постель, чтобы продолжить прерванный сон.
IV
Запертый в караульном помещении — поскольку человека, которому предстояло умереть на рассвете, не стоило отправлять в тюрьму, — мессер Лоренцо Кастрокаро провел, как легко понять, весьма беспокойную ночь. Он был слишком молод и слишком любил радости жизни, чтобы равнодушно расставаться с ней. За последние два года своей военной карьеры ему часто приходилось видеть смерть. Но то была смерть других, и до сего времени ему даже не приходило в голову, что и сам он может умереть. Еще вчера его не покидала уверенность, несмотря на грозившую ему опасность, что он останется цел и невредим. Да и теперь, лежа в темноте на деревянной скамье в караульной комнате, он не мог поверить, что конец близок. Катастрофа постигла его очень уж неожиданно, и кроме того, смерть, по его мнению, была событием слишком важным, чтобы прийти столь буднично.
