Константин Вронский - Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей
Два темных глаза пристальнейшим образом ожгли Фаддея взглядом.
О-ля-ля! Очнулся никак Дижу. Он лежал на животе, уткнувшись подбородком в сцепленные руки.
– Болит?
– Что болит? – неохотно отозвался Дижу.
– Ну, как же, твоя спина…
Дижу демонстративно закрыл глаза.
– Такие раны… Это ведь не прыщик на заднице, – слабо улыбнулся Фаддей.
Дижу вновь приоткрыл глаза и враждебно глянул на Фаддея.
– Люди добрые, помогите! Никак меня вместо лазарета к сумасшедшим упрятали?
Фаддей лишь пожал плечами.
– Вполне возможно. Кто ж здесь не сумасшедший…
Дижу помолчал.
– Мда, я тоже задумался, экая глупость выскакивать из строя и ломать розгу, – произнес он спустя довольно долгое время. – Но если вспомнить, что всяк здесь безумен… А тебе что, казнь скучноватой показалась?
– Кажется, ты огорчен тем, что я не стал бить тебя. Ты оскорблен?
– Ого-го, – фыркнул Дижу. – Нет, не оскорблен. Но, скажем так, я не ожидал подобной выходки.
– Просто я надеялся, что в случае чего ты тоже окажешь мне подобную услугу.
– Услугу?
– Может же случиться и такое, – вздохнул Фаддей, – что меня тоже сквозь строй прогонят. Вот я и подумал, раз я не ударил тебя, то и ты меня тоже не ударишь.
– А тебя-то с чего бы сквозь строй прогонять? За то, что ты в экзекуции участвовать отказался, что ли?
– Ну, положим, за это сквозь строй не погонят. Надеюсь. А вот за то же самое, что и тебя…
Дижу даже приподнялся на лежаке, чтобы пристально глянуть на Фаддея.
– Ты… ты хочешь бежать?
– Да, я очень хочу бежать.
– Ну, так забудь об этом! – с тихим стоном Дижу вновь рухнул на лежак.
– Но почему? – выкрикнул Фаддей.
Несмотря на боль, Дижу вновь приподнялся на локтях.
– Да потому, что это невозможно! Если б была хоть маленькая возможность, я бы тут сейчас не лежал. Вот так-то!
– Но ведь ты вырвался. Они не могли отловить тебя целых два дня.
– И что? Что мне с того сейчас? Или меня новой спиной наградят?
Фаддей замотал головой.
– Послушай, я ведь не знаю, что с тобой произошло на свободе, не знаю, как они тебя выловили. Меня, впрочем, тоже… выловили.
– То есть как это – выловили?
– Я хотел в Речь Посполитую перебежать прежде, чем в рекруты попаду. Вот они меня на границе и сцапали…
– Так, кажется, здесь и впрямь лазарет для неудачников… – хмыкнул Дижу почти весело.
– Ничего, бог троицу любит…
– Нет.
– Что значит – нет?
– Нет, как и обычно, означает всего лишь «нет». Сиречь категорический отказ. Нет, если ты думаешь, что я убегу вместе с тобой. И нет, если ты думаешь, что у тебя одного все получится.
– Когда я сегодня увидел тебя в первый раз, мне показалось, что так быстро ты не сдашься…
– А у меня спина тогда еще целая была, дружок. К тому же я не быстро сдался, а лишь после того, как перенес кое-что. Когда на кону собственная шкура…
– На войне она тоже будет стоять на кону. И вот там-то ты уже не сможешь спастись.
– Но ведь сейчас нет никакой войны!
– Все может измениться. И тогда бежать будет слишком поздно.
Дижу спрятал лицо в ладонях.
– Убегая, я думал точно так же, как ты, – глухо произнес он. – Но теперь-то думаю, что скорее уж выживу, оставшись здесь. И поэтому я остаюсь. А ты, конечно, волен уходить.
– Вот именно так я и сделаю.
– Все равно ничего у тебя не получится.
Фаддей тяжело вздохнул.
– Это почему же ты так в том уверен?
– Потому что они удвоили караулы. И не только перед казармой, но и у городских ворот.
– А еще почему?
Дижу попытался приподняться. Деревянный лежак жалобно заскрипел. Пальцем Рудольф ткнул в сторону окна.
– Потому что на улице стоят чертовски сильные морозы! – выдохнул он. – Попробуй развести огонь, когда тебя преследуют! А жратва? Ничего не жрать слишком непросто, дружок. Тебя гонят, как какую-то дичь по сугробам, ты никогда точно не знаешь, где ты сейчас, потому что нельзя тебе ни с одной душой человеческой и словом перемолвиться. И в конце концов они изловят тебя, – со стоном Дижу вновь опустился на лежак.
Фаддей запустил руки в волосы. Ведь правду, правду говорил Дижу! Но как не попытаться? Попытаться бежать, несмотря на все преграды! Зазорно ему, русскому человеку, служить проклятому корсиканцу!
Дверь распахнулась.
На пороге лазарета стоял полковой лекарь Бернье. Интересно, что-то он на хвосте принес? Что будет с ними? С Дижу? С ним самим?
Маленький седовласый лекарь молча подошел к окну, скрестив руки за спиной, выглянул наружу, демонстративно не обращая внимания на своих пациентов. Его тщедушная фигурка отразилась в оконном стекле, за которым жила собственной жизнью морозная зимняя ночь. Лекарь неторопливо стащил с носа очки и задумчиво погрыз дужку.
– Дижу, – оглушительный бас полкового лекаря так не вязался с его тщедушной фигуркой. – Вы избавлены от процедуры дальнейшего наказания. Мне удалось убедить их, что сей показательной казнью они уже добились того, чего хотели.
Дижу не отвечал. Просто лежал неподвижно и все. Впрочем, Бернье это нисколько не смутило. Вид у полкового лекаря по-прежнему оставался довольным сверх всякой меры.
Бернье был единственным нормальным человеком среди казарменной своры. Он ни словом не упрекнул непокорных новобранцев, просто возился с ними так, будто они на поле боя поранились, а не на штрафном плацу. А еще он был единственным, кто обращался к ним на «вы».
И ведь при этом Бернье прекрасно знал, что о нем говорили офицеры. Так почему же он до сих пор не подал в отставку?
Внезапно Бернье повернулся к своим пациентам и взглянул на Фаддея.
– Какое же вы еще в сущности дитя, Булгарин! – укоризненно покачивая головой, промолвил он. – Со сколькими уж спинами дезертиров-неудачников я возился… Но такого пациента, как вы, мне еще не попадалось. Сынок, ты даже представить себе не можешь, как умудрился унизить господ офицеров и самого маршала, – лекарь выдержал торжественную паузу и вновь нацепил очки на нос. – Буду краток, – вздохнул он, вновь стянув очки. – Маршал Даву потребовал у батальонного командира прогнать тебя сквозь строй. А ты на что надеялся, когда шуточки свои выкомыривал?
Фаддей пожал плечами. Да и что тут скажешь… Как будто в такие мгновения думаешь о последствиях.
– Скажи спасибо своему командиру, что не согласился исполнять требование самого маршала! Кстати, с маршалом сцепился не он один, а еще капитан Жильярд и лейтенант Фабье. Но не очень-то воображай, – Бернье вновь нацепил очочки. – Я так и не смог убедить их, что «поцелуй» маршальской лошадки – достаточное наказание для тебя, сынок. Но как бы там ни было, будешь две недели на гауптвахте, – полковой лекарь презрительно скривил рот. – Вам еще повезло, друг мой. Вашей ноге необходим покой.
