Роберт Лоу - Белый ворон Одина
Зато уж теперь было на что посмотреть! Борта «Сохатого», равно как и гребные банки, украшал резной орнамент в виде сплошных завитков. Флюгер был посеребрен, а мегинхуф — этот толстый, сверхпрочный пояс, что крепится чуть ниже ватерлинии — позолочен. Руки моих траллов до сих пор перепачканы голубой и желтой краской, которые использовались при постройке драккара. Вот вам, кстати, и еще одна статья расходов… Знали бы вы, сколько звонкого серебра я выложил за ляпис-лазурь для голубой краски, а также охру и мышьяковую обманку для желтой. Не говоря уж о драгоценном масле, которым их разбавляли…
А посему меня не удивляли широкие улыбки, игравшие на довольных физиономиях Хоскунда и Гизура. Что касается торговца, он сможет два года безбедно существовать на те денежки, которые выманил у меня в связи с постройкой корабля. Радость Гизура была другого рода: он явно гордился результатами своего труда. Хотя, сказать по чести, так гордиться должен бы был Онунд — ведь фактически это он построил «Сохатого». Однако горбун оставался верен себе: в ответ на все похвалы он лишь издал невнятное ворчание — словно медведь, ворочающийся в берлоге.
Торгунна тоже признала, что драккар у нас вышел отменный, хоть и ворчала по поводу его бесполезности. За такие-то деньги, говорила она, можно построить новенький кнорр или вполне приличную рыбацкую лодку. Все больше пользы было бы… А уж сколько времени угрохали! Мол, за те часы, что вы ползали вокруг своего драккара, можно было вспахать не одно поле и вычистить не одну конюшню.
Торгунна много чего еще говорила, да только никто ее не слушал. Потому что ведь, в конце концов, это был не какой-то там пузатый кнорр, а «Сохатый фьордов» — с гладкими, обтекаемыми боками и носовой фигурой, увенчанной парой великолепных рогов.
Гизур смотрел на меня выжидательно, но мне не хотелось возвращаться. Сердце мое неслось по волнам, словно кораблик, подгоняемый ветром. Я ведь прекрасно понимал смысл его взгляда: настало время для проведения блота — освящения корабля с помощью ритуального жертвоприношения. Для этого обычно сводили двух жеребцов и заставляли их сражаться. Победитель схватки приносился в жертву, вслед за чем все викинги — члены будущей команды — давали священную клятву. Древний обет, который до сих пор связывает меня с оставшимися побратимами.
Мы клянемся быть братьями друг другу на кости, крови и железе. Гугниром, копьем Одина, мы клянемся, — да падет на нас его проклятие во всех Девяти мирах и за их пределами, если мы нарушим свою клятву.
Да, это суровый обет. Единожды принятый, он остается при тебе до самой смерти… или же до тех пор, пока кто-нибудь добровольно не заменит тебя в рядах Братства. Мена эта происходит либо через полюбовное соглашение — если оба согласны, — либо через честный поединок. Я и раньше не соглашался с теми, кто думал, будто Один вспоминает о нас, лишь когда приляжет чуток вздремнуть. Однако мне следовало бы знать: Одноглазый Всеотец вообще никогда не спит. А если даже и спит… то своим единственным глазом все равно наблюдает за нами.
Итак, я — хоть и с тяжелым сердцем — пообещал товарищам провести обряд блота, как только мы с Финном и Квасиром определимся со сроками похода.
На самом деле я отчаянно надеялся на чудо. Например, на то, что погода в ближайшем будущем изменится к худшему. Вот если б солнце окончательно спряталось за тучами, а ветер, все эти дни нагонявший с фьорда мелкую морось, усилился! Да так, чтобы все ощутили в нем зловещее дыхание Тора. Возможно, тогда мои побратимы отказались бы от своей затеи… или хотя бы отложили ее до лета. Мне оставалось только надеяться, ибо я понимал: если ярл Бранд узнает, что его подданные — да к тому же не просто подданные, а ближайшие соседи — не спросясь отправились в поход, всем нам не поздоровится. Не знаю, какую кару он для нас изберет, но уж беззаботной жизни в Гестеринге точно придет конец.
И, как всегда, я выпустил из вида одно важное обстоятельство. Забыл, что если Тор обычно метает свой молот из грозового неба, то Один, напротив, предпочитает наносить удары при ясной погоде.
А потом настал день, когда мы решили испытать драккар. В тот день весь мир, казалось, был вылеплен из серебра и олова. Северный ветер гонял барашки по зеленовато-серой глади залива, над ними с криками носились чайки. Как сказал Гизур, удачный денек для того, чтоб выяснить, насколько хорош наш парус. И действительно, ветер был достаточно силен, чтобы большую часть пути идти под парусом и таким образом избавить команду от изнурительной гребли.
Люди втаскивали на палубу свои морские сундуки и устраивали их возле уключин. Наши «ирландцы», очевидно, были не слишком опытными мореходами. Они с любопытством вертели головами, разглядывая развешенные по бортам щиты и копья.
— Мы, что, собираемся на кого-то нападать? — спросил Оспак.
Его наивный вопрос развеселил проходившего мимо Рыжего Ньяля, и тот издал короткий хриплый смешок. Остальные побратимы к нему присоединились. Уж им-то опыта не занимать, достаточно поплавали, чтобы знать: уважающий себя викинг — если он, конечно, не полный дурак — даже в нужник не пойдет без оружия.
— Вовремя сказанное доброе слово предохраняет от ненужных ран, — наставительно заметил Рыжий Ньяль. — Однако для тех, кто доброго слова не понимает, лучше припасти добрый клинок… как говаривала моя бабушка.
Я стоял на носу драккара. Свежий ветер бесцеремонно трепал мои косы, но я этого не замечал. Взгляд мой был прикован к великолепному красно-белому парусу, который постепенно надувался и натягивался у меня над головой. Наш корабль мягко взлетал на каждую встречную волну, а затем со всего размаха ухал вниз. Было слышно, как Онунд и Гизур смеются от удовольствия. Я же украдкой посматривал на Финна, который, стоя неподалеку, вертел в руках потрепанную широкополую шляпу и что-то над ней нашептывал. Поймав мой взгляд, он дернул плечом и заявил с вызовом:
— Да, я верю, будто эта шляпа скрывает целый мешок с ветрами! Знать бы еще, как с ней обращаться… Нам следовало бы разыскать старого Ивара и все у него вызнать.
Старый Ивар, лишившийся после знакомства с нами своей знаменитой шляпы — как, впрочем, и всего остального имущества, — вынужден был бежать на Готланд. И я сильно сомневался, что ему захочется делиться своими секретами с такой публикой, как мы. Я не стал говорить этого Финну. Зачем? Он и сам все понимал… Мы еще некоторое время постояли рядом. Финн продолжал поворачивать шляпу то так, то эдак и бормотал рунные заклинания, которым его научил Клепп. Я ощущал, как кожа у меня на лице натягивается и дубеет от оседавшей на ней морской соли.
