Иван Кошкин - Илья Муромец.
— Да и Тугарина я только с Божьей помощью и осилил, да еще сподлил под конец немножко, уж больно силен паскудник был, а мне тогда и двадцати не стукнуло...
— А в Колхиду мы, если честно, не за руном плавали, — глядя в пол, прогудел Илья. — Там дело княжеское было, ну и на зипунишки подсобрать...
— Скромность украшает могучих мужей, а если это скромность доблестных, то другого украшения и не надо, — еще ослепительней улыбнулась Апраксия. — Владимир наблюдает за строительством церкви на другом берегу Данапра. Он обещал вернуться к вечеру...
— Ну, еще бы, тут только дурак к вечеру не вернется, вернее, к ночи, — не удержался Алешка и немедленно заработал подзатыльник от Ильи и локтем в бок от Добрыни.
Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья, чувствуя, как тает лед полутора лет войны.
— Будьте моими гостями, — отсмеявшись, сказала княгиня.
Стол был накрыт в верхних палатах, братья с ходу набросились на еду. Княгиня, деликатно скушав кусочек рябчика и запив его вином, с улыбкой смотрела, как богатыри молотили все, до чего могли дотянуться.
— Я вижу, у вас на Заставе не едят досыта.
— Да нет, почему, едим. Только раз на раз не приходится. Когда тихо — можно и тура забить, рыбки половить. Когда Степь озорует — на одной тюре[20] сидим.
— Странно, мне казалось, что ваши крепости стоят цепью и в любой момент подвезти припасы можно к каждой из них. Ведь если Рубеж можно рассечь и отрезать один город от другого, теряется сама цель такого строительства.
Богатыри дружно перестали жевать и уставились на Апраксию. Речи та вела совершенно не женские. Княгиня усмехнулась:
— Не удивляйтесь, хорошая императрица должна хотя бы разбираться в делах своего государства. Особенно если ее супруг правит не с трона в столице, а из седла, — она зябко передернула плечами.
— А-а-а, — понимающе кивнул Илья. — Тогда понятно. Только изволишь ли видеть, Застава — это не крепость. Мы впереди Рубежа, прямо в степи стоим, да и не на одном месте. Где тонко, туда и кочуем.
— То есть как, — удивилась Апраксия, — без города, без стен? В чистом поле?
— Именно так, — кивнул Алеша. — А наши стены У нас на боку привешены, — он хлопнул по рукояти широкого меча.
— То есть вы становитесь там, где ожидается натиск пацинаков[21]?
— Изволь видеть, — Илья сгреб блюда с одного края стола, освобождая место. — Вот это — Днепр, — он плеснул полосу вина по мраморной столешнице. — Это — Рось, — вторая полоса, поменьше.
— Э-э-э, нет, тут Рось не так загибается, — поправил пальцем Алеша.
— Ты меня еще поучи!
— Не спорь, — вмешался Добрыня. — Тут Алеша прав. Города порубежные и крепости есть на обоих берегах, — пампушки встали по обе стороны винной полосы.
— А Застава наша на левом берегу, на полдня пути от Днепра, — кусок каравая встал далеко от пампушек. — Потому — мы богатыри, нас они, даже когда ордой идут, десятой дорогой обходят.
— Интересно, но если поставить крепости здесь и здесь...
Владимир вернулся, когда солнце уже садилось. Алеша спал на лавке, заботливо укрытый медвежьей шкурой, Апраксия позволила не волочь его в гридницу. Добрыня и Илья сидели ошеломленные. Княгиня успела поговорить и о степной жизни, и о семьях, о Царьграде, и о Киеве, о соборах и теремах, построенных и тех, что еще предстояло построить.
— Ну, я вижу, вы уже познакомились, — растерянно сказал князь.
Апраксия, оторвавшись от чертежа нового, в три этажа, терема, который она обвела по примеру Ильи хиосским вином на столешнице, радостно кинулась на шею мужу. Богатыри, окончательно ошалевши от такой непривычной открытости семейной, дружно уставились в потолок.
— Это удивительно, но они в точности такие, как ты описывал, — весело крикнула в ухо мужу княгиня и убежала во внутренние покои.
— И вот так каждый день, — с довольным видом пожаловался Владимир. — Сперва боялся, что староват уже для такого, а теперь вроде привык. Рассказывайте, что там в Порубежье.
— Да мы, княже, все уже твоей княгине рассказали. - усмехнулся Добрыня. — А толковей ее и мужей поискать.
— Так что дело к ночи, — Илья ухмыльнулся уже совершенно по-Алешиному. — Чего мы тебя держать за полночь будем?
— Идите, — махнул рукой князь.
Братья поклонились, Илья поднял на плечо спавшего мертвым сном Поповича. В дверях Муромец обернулся.
— Княже, — негромко позвал он.
— Чего? — поднял голову от какой-то грамоты Владимир.
— Хорошая у тебя жена, княже, — Илья запнулся, подбирая слова, затем махнул свободной рукой. — В общем, правильная жена. Прямо скажу — великая княгиня! Такая, знаешь...
Богатырь потряс могучим кулаком, разом выражая восхищение красотой и государственным умом Апраксии.
— Иди, иди уж, — довольно улыбнулся в бороду князь.
Тогда Владимир только хмыкнул и махнул рукой, Давая знак нахалу удалиться. Но, как ни странно, женившись в бог знает какой раз, князь остепенился, перестал устраивать похабные забавы, по вечерам спешил домой, в терем. Может быть, сказывался возраст, а может, и что-то еще. И в палатах у князя теперь стало по-другому — и почище, и потише, и покраше.
Пиры стали беднее на меды и вино, но обильней на пироги, а скоморохи отныне не столько похабничали, сколько смешили. Илья вдруг обнаружил, что он и сам стал часто заглядывать к князю, чего раньше за собой не замечал. Не имея своего угла, он обычно ночевал в гриднице, а то в корчме или вообще в непотребных местах, если не выезжал с Бурком попросту в поле за Днепр, но теперь почему-то потянулся к чужому теплу. Добрыня, давно женатый, то ли с насмешкой, то ли с непонятной ревностью пенял старшему брату, что вот у них-то с Настасьей тот бывает через месяц на третий, но Илья ничего не мог с собой поделать. Как-то раз озабоченный Бурко отвез друга в степь и там строгим голосом рассказал до жути печальную историю о Тристане и Изольде, после чего посмотрел большим умным глазом пристально и спросил, сделал ли Илья выводы. Илья, по обыкновению, шутейно послал коня длинной тройной дорогой, но сам задумался. Думал долго, пока Бурко не похлопал его копытом по спине и не сказал, что уже вечер. Тогда Муромец решил, что на Тристана он никак не похож. И не в том дело, что Артуров рыцарь был смазлив на рожу, а Илья совсем наоборот. И не в том, что Тристан убил дракона, а из Владимировой дружины таким мог похвастать разве что Добрыня. И даже не в том, что Тристан был королев племянник, а Илья — из ратаев[22], деревенщина, короче сказать. Просто чувствовал старый богатырь, что любит Апраксию не как обычно, а как сестру, которой у него никогда не было. Наверное, и князь это понимал, потому что как-то раз, отозвав богатыря в сторону, посмотрел снизу вверх, в глаза, и спросил:
