Геннадий Ананьев - Князь Воротынский
У русских полков в достатке было рушниц, пищалей (особенно много полевых, на колесах, что давало возможность маневрировать в ходе боя) и огнезапаса к ним, так что не хлеб и соль ждали татар в Москве, а огненный смерч.
День целый полки отдыхали, набираясь сил и мужества для кровавого пира, и вот тихим ясным утром Вознесения Господня Девлет-Гирей подступил к Москве. И остановился в нерешительности перед частоколами и китаями, видя за ними множество стволов пушечных и рушниц, готовых к стрельбе. У него не было с собой ничего, чтобы ответить огнем на огонь, только конница стремительная да стрелы меткие. Он не сомневался, что русские, в конце концов, будут уничтожены, но сколько они погубят славных крымских воинов! Вот он и посчитал, что нужно крепко подумать, стоит ли рисковать. Не лучше ли, постояв с частью туменов здесь, остальными разграбить и пожечь окрестности Москвы, набрать побольше полона и уйти обратно, не потеряв ни одного воина. И тут вновь, в самый нужный момент, заговорил Дивей-мурза.
– Главный город гяуров, мой повелитель, ляжет к копытам вашего иноходца с очень малыми потерями, если вы пошлете две или три сотни отважных джигитов с огненными стрелами. Вам, мой хан, останется только смотреть из царского охотничьего дворца в Воробьеве, как горят в огне непослушные ваши рабы.
– И мы сможем тогда послать многие тысячи карать огнем и саблей гяуров вправо и влево.
– Да, мой повелитель, поблизости много богатых селений и даже городов.
– Ты, как всегда, даешь разумные советы.
Девлет-Гирей не стал ожидать, когда смельчаки кинутся выполнять его приказ, он со всей своей свитой и тысячей нукеров поскакал в село Воробьево, чтобы оттуда, с высокого берега Москвы-реки лицезреть распаляющее его гордыню зрелище.
Пока Девлет-Гирей скакал в Воробьево, его меткие смельчаки, большей частью, конечно, погибшие от дроби рушниц, сделали все же свое черное дело: сухие крыши домов моментально запылали от впившихся в них стрел с горящей смолой, и вот уже дым зачернил небо, укутал солнце, факелами запылали дома, взметнувшиеся вихри понесли языки пламени дальше и дальше от Скородума в Белый, а затем и в Китай-город; ратники и горожане, смешавшись, метались среди горящих домов, ища спасения; многие устремились к Кремлю, куда пожар не перекидывался, но все ворота кремлевские оказались наглухо закрытыми. Одно спасение: Москва-река, Яуза и Неглинка.
Давя друг друга, москвичи, ратники и бежавшие от нашествия пахари подмосковных сел устремились к воде, но там их поначалу встречали меткие татарские стрелы, но вскоре вороги перестали стрелять, считая это излишним. И действительно, очумевшие от жары люди бросались в воду, топя друг друга, образовывая целые завалы из человеческих тел, карабкающихся друг на друга и в итоге погибающих поголовно.
Взрывы пороха, приготовленного для стрельбы из пушек и рушниц в изрядном количестве, довершили разрушение города.
Вот в это самое время, когда Москва уже догорала, передовой отряд князя Михаила Воротынского встретил татарскую сотню на подступах богатого села, жители которого вовсе не ожидали никакого лиха. Сюда, почти на сотню верст к западу от Москвы, не долетела еще страшная весть о татарском походе. Дружинники Воротынского без особого труда, сделав засаду, расправились с татарами, и только нескольким басурманам удалось вырваться живыми.
Князь Воротынский после этой встречи с крымцами повелел двигаться спешнее, хотя и не изменил осторожности, усилив передовой отряд и выслав дополнительные дозоры. Он планировал через сутки подойти к Москве со стороны Воробьевых гор, чтобы, осмотревшись, принять соответствующее обстановке решение; но, естественно, ускакавшие татарские ратники опередили его намного. Они, рассыпавшись веером, стали предупреждать всех о появлении русской конницы, а один из них, на самом крепком коне, понесся что есть мочи в ставку Девлет-Гирея.
Еще задолго до рассвета вестник подскакал к воротам Воробьевского дворца, осадил коня (тот рухнул замертво) и крикнул стражникам:
– Открывай! Сообщение хану: идет войско гяуров!
Пока стражники отворяли ворота, их начальник поспешил к Дивей-мурзе. Нукеры уже прекрасно понимали, что хан делает только то, что советует ему этот мурза, хотя он и не является предводителем похода. Дивей-мурза повелел немедленно привести прискакавшего, и тот рассказал без утайки, как сотня, ворвавшись было в село, оказалась окруженной гяурами.
– Их было очень много! Сотник приказал нашей десятке вырваться из боя и дать знать о русских. Мы выполнили его приказ. Пробились, хотя и не все.
Никакого приказа от сотника не поступало, но кривил душой воин, чтобы не быть обвиненным в трусости, и, как принято в татарском войске, не оказаться с переломанной спиной. Он смело ссылался на сотника, ибо видел сам, как тому шестопером размозжило голову.
Дивей-мурза едва сдерживал радость, слушая воина. «Его послал сам Аллах!»
Дивей-мурзу не интересовало, много ли, мало ли идет русских к Москве; он скажет хану о множестве конных полков, чтобы тот немедленно направил бы копыта своего коня за Перекоп. Мурза весь вчерашний день думал, как заставить хана это сделать, ибо то, чего можно было ожидать от спешного похода, достигнуто. Вышло даже лучше того, что предполагал он, Дивей-мурза, и теперь настало самое время уйти обратно, сохранив тумены. Не так уж и важно, что добыча не велика, для нее настанет будущий год, когда, как и готовился хан, рать станет еще многочисленнее и сильнее, вооружится добрым огнестрельным снарядом. Придумать, однако, Дивей-мурза ничего не смог, а без всякого довода подступать к хану опасался, видя, как самодовольно держится Девлет-Гирей, взирая на уничтоженную Москву. Дивей-мурза молил Аллаха, чтобы тот удержал хана от опрометчивого приказа начать штурм Кремля.
Вчера не отдал Девлет-Гирей такого приказа, но что взбредет в его самолюбивую голову сегодня? И вот сам Аллах, направляющий на верный путь, прислал вестника-спасителя. Недолго раздумывая, Дивей-мурза решился на очень смелый поступок: разбудить начальника ханских гвардейцев, ибо только он мог повелеть своим подчиненным пропустить кого-либо в ханские покои в неурочное время. Приукрашенная опасность подействовала. Нойон сам вызвался сопровождать Дивей-мурзу. Разбуженный хан вначале разгневался:
– Как вы осмелились потревожить наш покой?!
– Страшная весть принудила меня, мой светлый хан, совершить столь дерзкий поступок. Выслушай меня, прежде чем казнить…
– Говори! – все еще гневаясь, смилостивился, тем не менее, Девлет-Гирей.
– Полки гяуров в одном переходе отсюда. Большая рать. Очень большая.
