Виктор Поротников - Три побоища – от Калки до Куликовской битвы (сборник)
Не лучшая пора жизни началась и для Настасьи. Она имела несчастье приглянуться Мухаммед-Булаку, и тот повелел включить Настасью в число своих личных слуг и служанок. Это означало, что истинным господином для Настасьи отныне является хан, а с подружкой Бизбике ей удастся видеться лишь урывками.
Женоподобный и мягкотелый, Мухаммед-Булак был необыкновенно похотлив, почти все свое время он проводил с женами и наложницами. Прислуживающие ему рабыни, по его прихоти, должны были ходить по дворцу лишь в коротеньких набедренных повязках, с обнаженной грудью, увешанные украшениями и умащенные благовониями. Во время своих частых трапез Мухаммед-Булак обожал созерцать танцы рабынь из Персии и Ширвана. Утром и вечером ему делали массаж опять же рабыни, опытные в этом деле. Во время прогулок Мухаммед-Булака по дворцовому парку его сопровождала целая толпа невольниц, которые поддерживали хана под руки, обмахивали его опахалами из страусовых перьев, несли за ним сосуды со сладкой водой и яблочным соком на случай, если их повелитель захочет пить, также несли легкое плетеное кресло, если их господин устанет и пожелает присесть в тени тополей и кипарисов. Кто-то из невольниц развлекал хана беседой, кто-то наигрывал на струнных инструментах и свирелях, услаждая его слух.
Страдающий одышкой, Мухаммед-Булак все делал медленно. У него был очень неторопливый шаг, любое питье он пил маленькими медленными глотками, за трапезой он засиживался подолгу, так как очень медленно жевал, по утрам он с трудом просыпался, а ночью с таким же трудом засыпал. Лекари не отходили от хана, досаждая ему своими запретами и заставляя принимать горькие лекарства. Если ограничивать Мухаммед-Булака в еде и распитии вина лекарям еще как-то удавалось, то запретить ему интимные излишества они никак не могли.
Совокуплялся с женщинами Мухаммед-Булак тоже в своей ленивой манере. Он разваливался на софе или в широком удобном кресле, голый и покорный, а рабыни должны были сами доводить его мужское естество до стоячего состояния, затем одна из наложниц насаживалась сверху своим лоном на ханский детородный жезл, совершая плавные поступательные движения своим телом вверх-вниз. Остальные рабыни, как правило, поддерживали свою подругу за руки или бедра, чтобы она не потеряла равновесия во время этой сложной и долгой процедуры. При этом нужно было следить, чтобы случайно не надавить слишком сильно на толстый живот хана, не наступить ему на руку, не ткнуть коленом в лицо. Также нельзя было опираться руками на плечи хана или на его грудь. Одной из рабынь приходилось постоянно наблюдать за выражением лица Мухаммед-Булака, чтобы по движениям его губ, трепетанию век и учащенному дыханию контролировать ритм телодвижений наложницы, совокупляющейся с ханом. По сигналу наблюдательницы находившаяся сверху наложница либо замедляла свои телодвижения, либо убыстряла их, либо прекращала вовсе.
Настасье пришлось пройти через это испытание уже на третий день своего пребывания в ханском дворце. В тот вечер она прислуживала хану за ужином, а именно: стояла подле Мухаммед-Булака и пробовала все кушания, стоящие перед ним на столе. Яств было много, и все они были очень вкусные. Ничего подобного Настасья не пробовала даже в доме эмира Бетсабулы.
Мухаммед-Булак со слащавой улыбкой поглядывал на Настасью, то и дело касаясь своей холеной рукой то ее бедра, то живота, то коленей. Наконец, хан приказал Настасье опуститься на колени рядом с ним. Ему понравилась грудь Настасьи. Лакомясь различными сладостями и глазея на кружащихся танцовщиц, Мухаммед-Булак успевал потискать ладонями упругие груди Настасьи, вымазав их медом и сладкой патокой.
После ужина евнухи привели Настасью в ханскую опочивальню.
Там уже находилось несколько рабынь, две из которых делали развалившемуся на ложе хану массаж спины и голеней. Еще три невольницы, все очень красивые, сидели рядком на скамье, ведя негромкую беседу. При виде Настасьи они умолкли. Одна из них, с очами, как у лани, поманила Настасью рукой, унизанной серебряными браслетами.
Настасья несмело приблизилась.
– Присядь, – с приветливой улыбкой сказала большеглазая. – Меня зовут Лейла. А тебя?
Настасья назвала свое имя. На местном наречии оно звучало как Настжай.
– Ты родом с Руси? – промолвила Лейла. И после молчаливого кивка Настасьи добавила: – А я из Персии. Это Джамиля, – Лейла указала на свою соседку. – Она из Азербайджана.
Джамиля тоже улыбнулась Настасье и, в свою очередь, представила девушку, сидевшую с краю от нее:
– Это Галима. Она из Бухары.
Словоохотливая Лейла кивнула Настасье на двух массажисток и тихо проговорила:
– Та, что повыше ростом, это грузинка Манана. Та, что с рыжими волосами, аланка Леза. У них своя работа, а у нас – своя.
По взгляду и еле уловимому тягостному вздоху персиянки Настасья догадалась, что та имеет в виду.
Закончив массаж, грузинка и аланка уселись на скамью, утирая потные лбы тыльной стороной ладони. Обе были лишь в набедренных повязках, их крепкие, с легким загаром, тела блестели от пота, словно смазанные жиром.
– Боров уснул, – негромко обронила Манана, с неприязнью кивнув на ложе, где похрапывал хан, раскинув руки в стороны. – У вас есть время на отдых, подруги.
– Кто сегодня скачет на этом уроде? – шепотом спросила Леза.
– Вот она, – также шепотом ответила Лейла, указав на Настасью.
– Не бойся, девочка, – Манана погладила Настасью по голове. – Это только поначалу трудно, а потом приноровишься. Ты юная и гибкая, весу в тебе немного. Подружки помогут тебе. Боров сегодня в сильном хмелю, может, у него и не выйдет ничего.
– Если толстячок рассердится из-за этого, то опять заставит нас сосать свой мерзкий отросток! – сердито прошептала Джамиля.
– Ничего страшного! – вставила Лейла. – Уж лучше сосать эту гадость, чем прыгать на ней, обливаясь потом! – Персиянка опять повернулась к Настасье: – Тебе уже приходилось сосать мужской огурец?
Джамиля и Галима негромко хихикнули, уткнув носы в ладони. Их рассмешило это образное сравнение Лейлы.
– Приходилось, – ответила Настасья, вспомнив домогательства юного Исабека и заливаясь краской стыда.
– Не красней, подруга, – ободряюще шепнула Манана, коснувшись локтя Настасьи. – Все мы делали это, и не раз. Мы же рабыни. Я вот в неволе уже десять лет. Привезли меня в Сарай такой же юной, как ты.
– Я уже девятый год здесь мыкаюсь, – сказала Леза, устало прислонившись спиной к стене. – Родной язык начинаю забывать.
– А я тут уже пять лет, – грустно вздохнула Джамиля.
– А я шесть, – промолвила Лейла.
– Я хоть и второй год всего в рабстве, но уже изнемогла от всего этого, хоть головой в петлю! – вырвалось у Галимы.
