Стэнли Уаймэн - Французский дворянин
Я воспользовался этим: склонив колени с таким почтением, какого никогда не оказывал королю Франции, я просил его принять меня под свое покровительство и быть милостивым ко мне.
– Теперь не время беспокоить меня, сударь, – отвечал он, сердито покосившись на меня. – Я вас не знаю. Обратитесь к Рони.
– Это будет бесполезно, государь, – ответил я с отчаянной решимостью.
– В таком случае я не могу ничего сделать для вас, – сказал он с досадой. – Посторонитесь, сударь!
Но я уже был вне себя. Я знал, что судьба моя должна решиться теперь, до возвращения Тюрена: иначе я буду узнан, и мне отомстят. Я закричал, уже не думая о том, кто меня слышит, что я – де Марсак и что я вернулся, готовый на все, что бы враги ни затеяли против меня.
– Черт побери! – воскликнул Генрих, приподымаясь в седле, от изумления. – Вы действительно де Марсак?
– Да, государь.
– Ну, так вы сумасшедший! – воскликнул он, обратившись к стоящим позади него. – Черт возьми! Надо было быть безумным, чтобы явиться сюда! Неужели сюда прибыли грабители и воры со всей страны?
– Извините, но я ни то, ни другое! – возразил я с негодованием, смотря то на него, то на его свиту.
– Вы будете иметь дело с Тюреном! – крикнул он, хмурясь, с искаженным от гнева лицом. – Теперь я вас отлично вспоминаю, сударь. Вы обвиняетесь в похищении дамы из замка Шизэ несколько месяцев тому назад.
– Эта дама теперь на попечении принцессы Наваррской.
– Принцессы Наваррской?! – воскликнул он, совершенно сбитый с толку.
– И если она скажет хоть что-нибудь против меня, я подчинюсь охотно всякому наказанию, какое бы вы или Тюрен ни назначили мне. Но если она ничего не будет иметь против меня, а сознается, что последовала за мной по своей воле и ни в чём не может пожаловаться на меня, то прошу вас, государь, предоставить Тюрену и мне решить это дело как наше личное.
– Если даже и так, то, я думаю, вам хорошо достанется, – сказал король злобно, но тут же знаком остановил возмущенных моей дерзостью придворных, намеревавшихся схватить меня, и взглянул на меня уже с изменившимся выражением. – Итак, вы утверждаете, что эта дама последовала за вами по собственному желанию?
– Да, государь, и она уже вернулась.
– Странно! – пробормотал он. – Вы женились на ней?
– Нет, но непременно женюсь.
– Боже мой! Но ведь Тюрен ее опекун! – возразил он, пораженный моей смелостью.
– Я не отчаиваюсь получить его согласие, государь, – спокойно сказал я.
– Черт побери, да это прямо безумец! – воскликнул Генрих, повернув коня и вытаращив глаза на свою свиту. – Я не знаю более необыкновенной истории.
– И говорящей более в пользу кавалера, нежели дамы, – насмешливо сказал кто-то в толпе.
– Ложь! – воскликнул я, выступив вперед так смело, что и сам себе удивился. – Клянусь, она так же чиста, как сестра вашего величества. Этот человек лжет: я докажу это!
– Вы забываетесь, сударь! – остановил меня король. – Замолчите и помните, что вы не имеете права возвышать голос против тех, кто старше вас. И без того вы достаточно виноваты.
– Но этот человек лжет! – отвечал я настойчиво, вспомнив Крильона и его привычки. – И если он удостоит меня пройтись со мной, я докажу ему это.
– Черт возьми! – повторил Генрих, хмурясь и повторяя свою любимую поговорку. – Замолчите ли вы, сударь, и дадите ли мне время подумать? Или вы желаете быть немедленно арестованным?
– Это было бы проще всего, – вмешался кто-то, и с этими словами какой-то франт выступил вперед и, став подле короля, очень недружелюбно посмотрел на меня. – Мой господин Тюрен ничего другого и не ожидает от вашего величества, – продолжал он горячо. – Надеюсь, вы немедленно отдадите приказ о его аресте, и мы заставим, наконец, этого господина отвечать за свои проделки. Тюрен сегодня возвращается: он должен быть уже здесь. Повторяю, ваше величество: он ничего другого не ждет.
Король продолжал мрачно глядеть на меня, нетерпеливо теребя себя за усы. Между тем кто-то распорядился разогнать народ, чтобы не дать ему возможности слышать мои пререкания с королем; с другой стороны, кучка придворных из любопытства столпилась еще теснее полукругом вокруг нас. Я очутился как раз в середине этого полукруга, прямо против короля, по обеим сторонам которого стояли ля Ну и вновь явившийся господин. Король сердито смотрел на меня. Теперь он уже перестал бояться за себя: сначала он счел мое появление вступлением к дальнейшим разоблачениям, которые могли отвратить от него Тюрена как раз в ту минуту, когда так важно было сохранить взаимное согласие. Может быть, и в поведении моем он усмотрел что-то, как бы взывавшее к его сердцу и великодушию.
– Месье Арамбур! – сказал он наконец. – Если эта девушка возвратилась, то я не вижу причины, для чего нам вмешиваться в это дело, по крайней мере теперь?
– Я думаю, что Тюрен имеет основания думать иначе, ваше величество, – сухо ответил Арамбур.
Король покраснел.
– Тюрен… – начал он.
– Месье Тюрен принес много жертв по требованию вашего величества, – ответил Арамбур значительно. – Он предал забвению немало оскорблений, и действительных, и воображаемых, связанных с этим делом. Этот господин нанес ему жесточайшее оскорбление, и теперь я, от имени моего виконта, прошу вас, нет, требую немедленно арестовать его. Пусть он отвечает за все!
– Я готов отвечать хоть сейчас, – ответил я, оглядываясь кругом, чтобы найти хоть какой-нибудь дружественный взор, и встретив одобрение только во взгляде ля Ну. – Я готов держать ответ перед виконтом или перед кем бы то ни было, кого ему угодно будет выставить за себя.
– Довольно! – воскликнул Генрих тем повелительным тоном, которым он иногда так хорошо умел говорить. – Благодарю вас, месье Арамбур! Тюрен очень счастлив, имея таких друзей. Но этот господин, – продолжал он, указывая на меня, – явился ко мне по своей доброй воле: поэтому я считаю несовместимым с моей честью арестовывать его прямо сейчас, без всякого предупреждения. Даю ему час времени, чтобы выбраться отсюда. Если по истечении этого срока, – добавил король торжественным тоном, – он еще будет здесь, то пусть пеняет на себя самого. Господа, пропустите нас: мы и так уж запоздали!
Я молча выслушал приговор, тщетно стараясь сказать что-либо в свою пользу. Когда король приказал мне посторониться, я молча повиновался и с непокрытой головой глядел на проходивших мимо солдат. Одни из них с любопытством оглядывались на меня, как на человека, о котором им приходилось слышать любопытные вещи; другие смотрели на меня с нескрываемой насмешкой, третьи (меньшинство) бросали на меня мрачные, угрожающие взгляды. Когда все прошли, а за ними скрылись и обозы с прислугой, и я остался один под вопросительными взорами толпы, я также направился к своему Сиду, отвязал поводья и собрался в путь.
