Амеде Ашар - В огонь и в воду
Пока Коклико разсуждалъ самъ съ собой, люди графини де Монлюсонъ приводили въ порядокъ упряжь и экипажъ. Солдаты епископа рыли въ сторонѣ могилы, куда спѣшили опустить тѣла убитыхъ разбойниковъ, выворотивши однакожь прежде у нихъ карманы. А что касается до раненыхъ, то ихъ вязали по рукамъ и по ногамъ и клали на землѣ, пока сдадутъ ихъ на руки конвойнымъ, которые сведутъ ихъ въ Зальцбургъ, гдѣ висѣлица окончательно вылечить ихъ отъ всякихъ болѣзнѣй.
Одна изъ горничныхъ старалась всѣми силами принести въ чувства старую маркизу д'Юрсель, поливая ее усердно свѣжей водой послѣ того какъ всѣ душистыя воды были перепробованы безъ успѣха. Укладывали въ сундуки разбросанные по травѣ платья и драгоцѣнныя вещи, прилаживали порванныя постромки. Кавалеръ де Лудеакъ поправилъ свой туалетъ и, притворясь, что хромаетъ, клялся, что не успокоится ни днемъ, ни ночью, пока не обрубитъ ушей разбойнику, который такъ жестоко повалилъ его съ лошади.
Коклико опять призадумался, находя, что за это, право, не стоило бы такъ сильно сердиться.
Когда поѣздъ тронулся снова въ путь, съ нѣсколькими всадниками впереди, графъ де Шиври сдѣлалъ знакъ Монтестрюку и немного отсталъ. Этого никто не замѣтилъ, такъ какъ при выѣздѣ изъ долины опять въѣхали въ тѣсное ущелье. Какъ только Гуго подъѣхалъ къ нему, Цезарь сказалъ:
— Не угодно ли вамъ, графъ, поговоритъ о серьезныхъ вещахъ шутя, чтобъ графиня де Монлюсонъ, если взглянетъ случайно въ нашу сторону, не была ни удивлена, ни обезпокоена?
— Охотно, графъ.
Лицо графа де Шиври озарилось веселой улыбкой.
— Вы не вѣрите, надѣюсь, всѣмъ этимъ знакамъ дружбы, что я вамъ такъ часто оказывалъ, чтобъ угодить прихоти моей прекрасной кузины, но прихоти для меня весьма даже обидной? На самомъ дѣлѣ, я васъ ненавижу и вы, должно быть, питаете ко мнѣ тоже самое чувство.
— Отъ всего сердца, дѣйствительно; особенно теперь.
— Кромѣ того, вы сейчасъ произнесли такіе слова, что я хоть и сдѣлалъ видъ, будто не обратилъ на нихъ вниманіе, какъ-бы слѣдовало, но тѣмъ не менѣе не могъ не разслышать, потому что я вѣдь не глухъ.
— Ни одного изъ нихъ я не возьму назадъ и не измѣню ни за что.
— Слѣдовательно, любезный графъ, продолжалъ де Шиври, притворно смѣясь, потому что въ эту самую минуту головка кузины выглянула изъ окна кареты, — вы не удивитесь, если когда-нибудь я у васъ попрошу начисто и поближе объясненія.
— Когда угодно! завтра, если хотите, или сегодня же вечеромъ.
— Нѣтъ, ни сегодня и не завтра. Вы позволите мнѣ самому выбрать часъ, который для меня будетъ удобнѣй. Не ужели вы забыли, что графиня де Монлюсонъ наложила на насъ перемиріе на три года?
— Разумѣется, не забылъ; я даже, нѣсколько времени, имѣлъ наивность думать, сознаюсь въ этомъ, что можно остаться друзьями, будучи соперниками.
— Вы тогда только что пріѣхали изъ провинціи, графъ.
— Боже мой, да, графъ! но съ того времени я перемѣнилъ мысли и думаю, что теперь мои чувства совершенно согласны съ вашими.
— Вотъ это самое вамъ поможетъ понять, что я нарушу перемиріе только въ удобную для меня минуту, когда мнѣ ужь нечего будетъ щадить.
— Это только доказываетъ, что вы ставите осторожность выше другихъ добродѣтелей.
— Вы очень тонко насмѣхаетесь, любезный другъ; да, именно, я люблю осторожность, особенно когда она мнѣ позволяетъ пользоваться всѣми моими преимуществами, а мое родство съ графиней де Монлюсонъ даетъ мнѣ кое-какія, вотъ хоть бы право провожать ее повсюду, даже и въ тотъ городъ, куда вы ѣдете. Но будьте покойны, вы ничего не проиграете отъ того, что подождете.
— Вы дадите мнѣ въ этомъ клятву?
— Вамъ бы и не пришлось требовать отъ меня этой клятвы, еслибъ у графини де Монлюсонъ не былъ такой характеръ, что она никогда не проститъ мнѣ, если я васъ вызову; но ежели это вамъ можетъ доставить удовольствіе, я даю вамъ слово, что одинъ изъ насъ убьетъ другаго и что я ничего не пожалѣю, чтобъ этимъ другимъ были вы.
— Посмотримъ; но пока я вамъ все-таки благодаренъ за это слово. Оно мнѣ такъ пріятно, что наканунѣ того дня, когда графиня де Монлюсонъ сдѣлается графиней де Шаржполь, я непремѣнно вамъ напомню объ немъ, еслибы вамъ самимъ измѣнила память!
— Вы — герцогъ д'Авраншъ! вскричалъ Цезарь съ рѣзкимъ смѣхомъ; чтобъ это сбылось, надо прежде, чтобъ у меня не осталось ни одной капли крови въ жилахъ!
— Пожалуй и такъ! возразилъ Гуго холодно.
Читателю можетъ показаться удивительнымъ, что съѣхавшись съ Орфизой, принцесса Маміани не объяснилась съ ней тотчасъ же на счетъ счастія графа де Шиври въ сдѣланномъ на нее покушеніи. Ей помѣшало слѣдующее разсужденіе: какое матерьяльное доказательство его сообщничества въ этомъ покушеніи могла она представить? Онъ былъ такой человѣкъ, что прямо отрекся бы, положивъ руку на распятіе и стоя одной ногой въ могилѣ! Разорванное платье, нѣсколько капелекъ крови на галунахъ, удары, которые онъ наносилъ и получалъ — не доказывало-ли все это напротивъ, что онъ бросился на разбойниковъ, чтобъ разогнать ихъ? Его другъ Лудеакъ лишился даже лошади въ этой схваткѣ,
Сверхъ того, какъ увѣрить, что дворянинъ съ его положеніемъ при дворѣ, пользующійся такими милостями короля, можетъ быть способенъ на подобную низость? А что касается до графини де Суассонъ, которой первой эта мысль пришла въ голову, то нечего было и думать даже говорить объ ней: ея сила служила ей недосягаемымъ оплотомъ; притомъ же, и солгать ей также ничего не стоило.
Всего благоразумнѣй было, значитъ, молчать и ожидать, наблюдая за всѣми происками Цезаря, лучшаго случая изобличить его: этого требовала осторожность и на это именно принцесса и рѣшилась.
Когда все было исправлено и приведено въ порядокъ, путешествіе продолжалось и окончилось безъ приключеній; кареты ѣхали подъ охраной нѣсколькихъ человѣкъ, выбранныхъ принцессой изъ числа солдатъ епископа и взятыхъ ею къ себѣ на службу, и подъ двойнымъ покровительствомъ Монтестрюка и маркиза де Сент-Эллиса, у котораго камень спалъ съ сердца съ той минуты, какъ онъ отрекся отъ недавней злобы противъ своего молодаго друга.
Не встрѣтилось больше ни воровъ, ни разбойниковъ; гостинницы, въ которыхъ останавливались на ночлегъ, были тихи и спокойны, какъ женскіе монастыри; дороги — мирны и безопасны, какъ аллеи парка, и когда графиня де Монлюсонъ пріѣхала въ Вѣну со своимъ милымъ и любезнымъ обществомъ, древняя столица Австріи готовилось встрѣтить графа де Колиньи и его войска празднествами и увеселеніями. Это была интермедія, которую дворъ и городъ давали себѣ съ общаго согласія, между вчерашнимъ страхомъ и завтрашними опасеніями.
