Филипп Ванденберг - Проклятый манускрипт
— Что странно, брат Атаназиус?
— Брат, вернувшийся несколько недель назад из Пизы, был первым, кто рассказал нам о церковном Соборе, созванном Иоанном XXIII. Он сказал, что в Италии все только и говорят, что об этом событии. И все гадают о настоящих причинах, побудивших его это сделать. Потому что официально на повестке дня два вопроса устранение раскола — как вы знаете, на данный момент у святой матери Церкви сейчас есть трое представителей Бога на земле.
— Это не новость. А вторая тема?
— Прискорбное явление в наш просвещенный век. В Праге появился злобный еретик, теолог, да еще к тому же и ректор тамошнего университета. Его зовут Гус, Иоганнес Гус. Он проповедует против богатства церквей и монастырей, словно мы и так недостаточно бедны. Люди бегут за ним, словно за крысоловом.
— Но ведь церковь действительно чудовищно богата, и не во всех монастырях ситуация такая же, как в Монтекассино. Ваш монастырь тоже знавал лучшие времена.
— Это, пожалуй, правда, — задумчиво ответил брат Атаназиус, — это, пожалуй, правда. В любом случае, пару лет назад Папа отлучил Иоганнеса Гуса от церкви, надеясь тем самым положить этому конец. Но получилось прямо противоположное. Наверняка люди стали прислушиваться к Гусу еще больше, а чехи вот-вот отколются от римской церкви.
— Если этот Гус и его учение так важны для римской церкви, то почему же церковный Собор не созвали в Праге?
— В этом-то все и дело! — Брат Атаназиус подлил еще вина. — Никто не может понять, почему церковный Собор будет именно в Констанце. — Монах глотнул еще вина и уставился в никуда, словно надеясь получить там объяснение.
Во время этого разговора Афра все никак не решалась поинтересоваться, что произошло с братом Иоганнесом, — она боялась спросить хозяина прямо. Одно девушка знала точно: завтра, рано утром, она покинет монастырь Монтекассино и отправится в путь.
Когда она встала из-за стола, монах удержал ее за рукав.
— Я должен кое-что вам сказать, — сказал он заплетающимся языком.
Афра посмотрела в его пьяное лицо, на глаза Атаназиуса набежали слезы.
— Вы же знаете брата Иоганнеса, алхимика?
— Конечно. Сегодня я не видел его целый день. Наверное, он закрылся у себя в лаборатории и занимается какими-нибудь сложными экспериментами. — Афра притворилась, что ей ничего не известно.
— Брат Иоганнес мертв, — ответил монах.
— Мертв?! — с наигранным волнением воскликнула Афра.
Брат Атаназиус приложил палец к губам.
— Алхимик решил самостоятельно покончить с жизнью. Это смертный грех — так учит нас святая мать-Церковь!
— Боже мой! Зачем же он это сделал?
Монах покачал головой.
— Мы не знаем. Иногда брат Иоганнес производил такое впечатление, словно он не от мира сего. Но это, наверное, было связано с его исследованиями. Он занимался такими вещами, которые касаются основ человеческого бытия, вещами, от которых христианину лучше держаться подальше.
— И как он?..
— Яд! Наверное, брат Иоганнес выпил один из эликсиров, которые были у него в комнате для экспериментов.
— А вы уверены, что он сам лишил себя жизни?
Брат Атаназиус тяжело кивнул.
— Совершенно уверен. Поэтому он не найдет последнего пристанища в стенах монастыря. Тот, кто сам уходит из жизни, не может быть похоронен в освященной земле.
— Жестокий обычай. Вы не находите?
Старый монах скривился, словно говоря: смотря как это воспринимать. Потом холодно и с безразличием ответил:
— Они выбросили его бренные останки через заднюю монастырскую стену, а позже зарыли в зарослях.
— И это вы называете любовью к ближнему?! — взволнованно воскликнула Афра. Она встала и вышла из общей залы, не сказав больше ни слова.
Брат Атаназиус уронил тяжелую голову на руки и посмотрел ей вслед без всякого выражения на лице.
В рассветных сумерках утром следующего дня Афра запрягла лошадь в повозку и отправилась на север, покинув монастырь Монтекассино.
Глава 11
Поцелуй факира
Когда повозка посланника, запряженная шестеркой лошадей, приближалась к городским воротам с юга, последние солнечные лучи коснулись мощной каменной стены. Извозчик на лошади Афры проклинал все на свете и бросал из кожаного мешка, который он повсюду возил с собой, гальку в толпу, чтобы чернь освободила дорогу для кареты его господина.
С тех пор как Афра покинула монастырь Монтекассино, прошло шестнадцать дней. Она не могла себе представить, что будет возвращаться с таким комфортом. Обратная дорога — по крайней мере первая неделя пути — прошла очень приятно. Весенние бури помешали им продвигаться быстро. К тому же целыми днями шел дождь, сделав многие улицы почти непроходимыми.
Это случилось где-то поблизости Лукки: правое колесо их двухколесной повозки поломалось, и расколовшиеся деревянные спицы привели к беде. О продолжении пути не могло быть и речи. Через час — вряд ли могло пройти больше после аварии — с юга к ним приблизилась еще одна повозка с большой упряжкой лошадей и извозчиком.
Афра не решилась остановить благородных путешественников, и шестерка лошадей проехала мимо. Но в двух шагах от Афры кучер все же остановил повозку. Знатный человек спрыгнул с этой повозки и подозвал Афру, чтобы узнать, может ли он ей чем-нибудь помочь. Наконец он осмотрел поломку и сказал, что, если Афра даст на время свою лошадь форейтору — его собственная лошадь прихрамывала со вчерашнего дня, — он без дальнейших церемоний мог бы пригласить ее в свою повозку. Случилось это по пути в Констанцу.
Это предложение пришлось очень кстати, тем более что из сложившейся ситуации она не видела никакого другого выхода. К счастью — а может, по судьбоносному стечению обстоятельств, — Афра накануне сняла мужскую одежду и оделась так, как подобает женщине. Так что теперь она могла предъявить проездной документ, выданный ей послом Венеции Паоло Карриерой.
Спаситель Афры пришел в восторг, назвал Карриеру своим другом и добавил, что сам он тоже служит королю Неаполя и в качестве чрезвычайного посланника едет на церковный Собор. Звали его Пьетро де Тортоза.
Знатный синьор, которого помимо форейтора и кучера сопровождали секретарь и слуга, в последующие дни проявил себя как человек с благородным характером, который считает само собой разумеющимся, более того, почетным, довезти Афру на своей повозке до Констанцы. За это Афра пообещала подарить ему лошадь, на которой без повозки она все равно не могла бы путешествовать дальше. Пьетро де Тортоза сказал, что с удовольствием заберет лошадь, но только в том случае, если ему позволят возместить ее стоимость. Господин Пьетро предложил двадцать золотых дукатов, огромную сумму даже за такую хорошую лошадь, как эта.
