Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Да, — ответил Жан Уллье, — в дельного человека! Их много вокруг. Гораздо труднее найти человека с добрым сердцем.
— Жан Уллье, — заметила Берта, — вы уже забыли мое предупреждение: остерегитесь!
— Мадемуазель, вы ошибаетесь, — ответил Жан Уллье. — Напротив, именно потому, что я ни о чем не забываю, я мучаюсь, как вы имели возможность заметить. Я принимал за угрызения совести свою неприязнь к молодому человеку, но с сегодняшнего дня начинаю бояться, что предчувствие меня не обмануло.
— Угрызения совести у вас, Жан Уллье?
— А! Вы же слышали?
— Да.
— Так вот, я не отказываюсь от своих слов.
— Так что же вы имеете против него?
— Против него ничего, — ответил мрачно Жан Уллье, — но против его отца…
— Его отца? — произнесла Берта, невольно вздрогнув.
— Да, — сказал Жан Уллье, — из-за него однажды мне пришлось изменить имя: и меня с тех пор уже больше не зовут Жаном Уллье.
— А каково же оно теперь?
— Возмездие.
— Из-за его отца? — повторила Берта.
И тут она вспомнила о слухах, которые ходили в их краях по поводу смерти барона Мишеля.
— Из-за его отца, найденного мертвым во время охоты! Несчастный, что вы говорите!
— Что сын может отомстить за отца: смерть за смерть.
— И почему же?
— Потому что вы его безумно любите.
— Ну и что дальше?
— А то, что я могу вам сказать с полной уверенностью…
— Что?
— Даю вам слово Жана Уллье: он вас не любит.
Берта надменно пожала плечами, но его слова болью отозвались в ее сердце.
Вдруг у нее появилось ощущение, что она испытывает к старому вандейцу чувство, близкое к ненависти.
— Займитесь-ка лучше сбором своих людей, мой бедный Жан Уллье, — произнесла она.
— Повинуюсь, мадемуазель, — ответил шуан.
И он направился к воротам.
Берта пошла к дому, ни на кого не глядя.
А Жан Уллье, прежде чем выйти за ворота замка, подозвал крестьянина, который недавно сообщил, что Малышу Пьеру и его спутнику грозила опасность.
— До того, как пришли солдаты, — спросил он, — ты не видел никого входящим в дом Пико?
— К Жозефу или к Паскалю?
— К Паскалю.
— Да, видел, метр Жан Уллье.
— И кто же был этот человек?
— Мэр Ла-Ложери.
— И ты говоришь, что он зашел к вдове Паскаля?
— Уверен.
— Ты его видел?
— Так же, как вижу сейчас вас.
— А в какую сторону он пошел?
— По тропе, ведущей в Машкуль.
— И вскоре оттуда появились солдаты?
— Именно так! Не прошло и четверти часа после его ухода, как пришли они.
— Хорошо! — заметил Уллье.
Погрозив затем сжатым кулаком в сторону Ла-Ложери, он воскликнул:
— Куртен! Куртен! Ты испытываешь терпение Бога. Вчера ты пристрелил моего пса, а сегодня совершил предательство!.. Это уже слишком!
XIII
БРАТЬЯ-КРОЛИКИ МЕТРА ЖАКА
К югу от Машкуля, образуя треугольник вокруг селения Леже, простирались три леса.
Назывались они Тувуа, Гран-Ланд и Рош-Сервьер.
По отдельности каждый из них не представлял собой ничего примечательного. Однако, находясь примерно в километрах трех друг от друга, они соединялись перелесками, полями, поросшими дроком и диким терновником, особенно густым в этой части Вандеи, что и превращало их в довольно обширный лесной массив.
Благодаря своему удачному местоположению они стали удобным пристанищем для бунтовщиков, которые во время гражданской войны собирались здесь с силами, прежде чем начать боевые действия в соседних краях.
Селение Леже получило широкую известность не только потому, что в нем родился знаменитый врач Жолли: во время великой войны здесь находился штаб генерала Шаретта, и именно в чаще опоясывавшего селение леса он скрывался после поражения, собирая разгромленные отряды и готовясь к новым сражениям.
Хотя, после того как через Леже была проложена дорога из Нанта в Ле-Сабль-д’Олон, стратегическое значение местности изменилось, поросшие лесом и покрытые холмами окрестности селения по-прежнему оставались одними из главных мест подготовки восстания в 1832 году.
В непроходимых зарослях остролиста вперемежку с папоротником, которые росли в тени строевого леса, укрывались отряды мятежников, и численность их росла день ото дня; именно они должны были составить ядро восставшего края Реца и равнины.
Несмотря на то что власти несколько раз прочесывали эти леса, устраивали облавы, им никак не удавалось покончить со смутьянами. Ходили слухи, что восставшие пользовались подземными убежищами наподобие тех, что были вырыты в свое время шуанами в лесах Гралла, из глубин которых они столь часто бросали вызов тем, кого направляли на их поиски.
На этот раз слухи соответствовали действительности.
Когда во второй половине дня Мишель, выехав из замка Суде, поскакал на лошади, предоставленной маркизом, в сторону дома Пико, глазам человека, спрятавшегося за одним из столетних буков, растущих вокруг прогалины Фаллерон в лесу Тувуа, предстала любопытная картина.
В тот час, когда вслед за опускавшимся за горизонт солнцем наступали первые сумерки, когда кусты уже почти полностью погрузились в темноту, казалось поднимавшуюся из-под земли, и когда последний луч заходившего светила золотил верхушки самых высоких деревьев, он издалека увидел, как к нему навстречу шел человек, которого, если дать волю воображению, можно было принять за сказочное существо и который приближался мелкими шажками, с опаской поглядывая по сторонам, что делать ему, на первый взгляд, было совсем нетрудно, ибо у него, похоже, было две головы, что и позволяло ему соблюдать необходимые меры предосторожности.
Это существо, облаченное в жалкие лохмотья, в куртку и некое подобие сшитых из грубого сукна штанов со сплошными заплатами всех цветов и оттенков, призванными бороться с ветхостью, походило, как мы уже сказали, на одно из тех двуглавых чудовищ, что занимают почетное место в ряду редких явлений, созданных по безумной прихоти природой.
Головы не походили одна на другую, и хотя, казалось, имели общую шею, было заметно, что они не состояли в родственных отношениях.
Рядом с широким лицом цвета красного кирпича, изрытого оспой и почти до ушей заросшего неухоженной бородой, виднелась вторая физиономия, хотя и малопривлекательная, но все же не такая уж отталкивающая, хитроватая и лукавая, в то время как первая не выражала ничего, кроме тупости и свирепости.
Эти столь разные лица принадлежали нашим старым знакомым, с кем мы повстречались на ярмарке в Монтегю, а именно: трактирщику Обену Куцая Радость и — да простят нам, возможно, не слишком благозвучное прозвище, однако мы не считаем себя вправе его изменить, — Вшивому Триго, нищему, наделенному геркулесовой силой и сыгравшему, как мы помним, не последнюю роль во время волнений в Монтегю, когда он, приподняв на себе лошадь генерала, выбил его из седла.
