Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
На столе перед книжником были разложены письма, готовые к отправке. Три письма на тонкой бумаге, для голубиной почты, и ещё два солидных пергамента, со шнурками и свинцовыми печатями. Да, бедная княгиня Мария Михайловна… Даже времени предаться скорби нет у неё…
А и хорошо, что нет, подумал Савватий. В горячке неотложных, скопом навалившихся дел перегорит, ослабнет лютая безнадёжная тоска. Неправда, что время лечит — нет такого свойства у времени. Остаются навсегда страшные рубцы на теле ли, на душе. И не вырастет отрубленная рука, и не вернётся домой погибший… Нет, время не лечит, разумеется. Но, подобно крепкому маковому отвару, утишает боль. И за то ему спасибо. Надо только набраться терпения и выдержать первую, самую жгучую горечь. Время любит терпеливых, вот что.
Покончив с ужином, Савватий вздохнул.
— Ну что, Ирина Львовна, с письмами справились мы. Займёмся теперь летописанием.
Кошка мявкнула, коротким точным движением перевернула лист пергамента в большой книге-летописи, куда Савватий заносил теперь всё, скрупулёзно и ежедневно.
— Да погоди ты, животная, я ещё на той странице не дописал! — книжник перевернул страницу обратно. Ирина Львовна пренебрежительно фыркнула. При всём своём уважении и даже, прямо скажем, любви к отцу Савватию она никак не могла смириться с его неповоротливостью. И это летописец… Что бы он делал, не переворачивай за него страницы старая, мудрая кошка?..
…
Влажный весенний ветер щекотал ноздри, забираясь под одежду, холодил кожу. С высоты сторожевой башни вся округа была как на ладони — поля, луга и перелески, уже освободившиеся от снега, бурым квором рассилались окрест. И на всём этом пространстве раскинулся громадный стан вражеской орды.
— Да что же это… Не уходят они, Ждан Годинович. Неужто до лета стоять тут будут?
Воевода Ждан с сожалением поглядел на мальчика. Эх, мал ведь совсем… Девятый год только. Смышлён не по годам, какой бы правитель Козельску вырос через десяток лет…
— Не до лета, княже. Ждут они, покуда лёд стает, твоими стараниями намороженный.
Князь Василько Козельский прикусил губу. Толстый ледяной панцирь под лучами апрельского солнца таял стремительно. Ещё неделя, и всё.
— Может, зря мы его тогда, посла-то поганых… А?
Воевода ухмыльнулся.
— Не кори себя, Василько. Или надобно было врата им открыть?
Мальчик помолчал, явно не решаясь задать вопрос.
— Спросить чего хочешь, так спроси, княже.
— Что ж, и спрошу, — мальчик прямо взглянул в глаза воеводе. — Выстоим мы, Ждан Годинович?
Воевода медленно покачал головой.
— Нет, княже.
…
— Готовить лестницы. Много лестниц. Китайцам вести обстрел днём и ночью. У кого в котле будет хоть горсть крупы — ответит. Весь хлеб коням! Сено найти хоть из-под земли. Всё!
Бату-хан еле сдерживал подступавшее бешенство. Крохотный урусский городок оказался настоящей рыбьей костью, застрявшей поперёк горла. Правы старики: рыба — негодная еда для монгола. Чего стоило проехать мимо этого городишки!
И, разумеется, прав старый Сыбудай. Теперь этот город НЕЛЬЗЯ не взять. Нет, в принципе можно отдать приказ, и назавтра огромная орда свернёт свои шатры и юрты. Только для него, Бату-хана это будет означать скорый и неминуемый конец.
Молодой монгол поёжился. Уж он-то хорошо знал эти вещи. Ему поклоняются, за ним идут в огонь только до той поры, пока чувствуют силу. Стоит дать слабину…
Будто наяву встало перед глазами видение. Глубокая ночь, все спят, и только охранные нукеры, стоящие в ночном дозоре, неторопливо прохаживаются вокруг шатра Повелителя, охраняя его покой…
Залп множества луков разом скашивает часовых, так и не увидавших врагов. Они выскальзывают из темноты бесшумно, как змеи, врываются в шатёр. У входа всегда дежурят самые умелые и могучие нукеры, но разве можно отбиться, если нападающих вдесятеро больше?
Визжат проснувшиеся женщины, орут рабы, мелькают в свете масляных светильников перекошенные лица, короткими молниями вспыхивают клинки. Бату хватает свой роскошный меч, выдёргивает из ножен, но что толку…
А может, всё будет проще. Щепотка порошка, подсыпанная в еду, и вот уже резь в животе не даёт вздохнуть, темнеет в глазах…
Бату-хан судорожно вздохнул Тряхнул головой, отгоняя видение. Нет, он возьмёт этот проклятый Козельск. Обязательно. И уже скоро.
…
— … Нельзя медлить, княже! Пахать да сеять вот-вот, да покуда коней перегоним… Да ведь им-то ещё отдохнуть, откормиться перед пахотой надобно.
Князь Михаил хмыкал, кивал головой, слушая купцов. Надо же, Маришка всерьёз торговыми делами занялась… Кто бы мог подумать, что такая деловая будет княгиня ростовская.
Михаил Всеволодович ещё раз перечёл письмо, полученное от Марии. Дочь просила оказать всяческое содействие людям её в закупке знаменитых тяжеловозов черниговской породы, годных к тяжкой крестьянской работе. Часть оплаты серебром и мехами ростовцы привезли с собой, остальное же Мария просила отца дать в долг, обещая вернуть вскоре с процентами.
— Ну что же, господа купцы, — князь разгладил бороду ладонью. — Думаю, четыре тысячи коней смогу я передать вам из табунов своих. Из половины оплаты, остатнее в долг, так и быть, раз Мария просит. Остальное сами докупите здесь или в Киеве.
— Вот спасибо тебе, княже! Век будем Христа молить! — купчины обрадованно кланялись.
— Ну, ладно, ладно. Отдыхайте покуда. Завтра в табуны поедем, потом считать-писать сядем… Скажите, как там у вас вообще жизнь-то после поганых, налаживается?
— Да это… — старший делегации, немолодой уже, плечистый и русобородый купец вздохнул. — Сказать, что налаживается, будет противу истины погрешить. Но всё ж таки полегче нам, чем тем же переяславцам, али суздальцам, к примеру… Коровёнок часть уцелела, так госпожа княгиня наша указ издала — всей малышне из тех семей, у которых коровёнок татары забрали, молоко по кружке в день выдавать беспременно… Не могут, вишь, малыши без молока-то… В долг, значит, а по осени долг тот обязаны вернуть хлебом или маслом топлёным те, чьим детишкам молоко полагалось, значит. А которые хозяева жадиться станут, у тех коров изымать, равно и коз.
— Надо же… — покрутил головой Михаил. — Ай да Мариша… Мудро. Сейчас главное, народ сберечь от смерти голодной.
— Так вот же и оно, — кивнул купец. — Все понимают. И вот ещё, как озеро ото льда очистится, так сразу все с сетями и бреднями рыбку ловить пойдём. Да водяной орех собирать, да камышовый корень — он по весне-то сладкий… Так вот и доживём до свежего хлебца, глядишь.
