Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри
И вот двое наших героев усиленно копают — теперь уже копают над собой, вертикально (слава Богу, наткнулись на глину и стены подкопа пока держатся!) ибо в праздник святой Гудулы можно рассчитывать, что грохот взрывов и свет ракет отвлечет внимание и притупит слух. Итак, если боги демократии будут на стороне наших героев, все должно удастся! Но с какой стати именно теперь богам демократии держать их сторону?
Когда взлетела первая ракета, они услышали лишь тихое шипение, но тут же долетел к ним приглушенный вопль зрителей, — так они узнали, что праздник начался! Гарри Латимор сказал Тюльпану:
— Если я верно рассчитал, над нами осталось сантиметров тридцать-сорок. А раз ничто ещё не рухнуло нам на головы, как я боялся, значит никаких тяжелых конструкций сверху нет!
— Святая Гудула с нами! Я же тебе говорил! — радостно заявил Тюльпан, который только что отнес в тоннель мешок глины. И тут они услышали взрыв очередной петарды!
— Что это значит?
— Ничего! — шепнул Гарри Латимор. — Смотри! (Он весь покрыт был каким-то мусором). — На меня только что упал кусок пола! Гаси светильник!
Над ними зияла дыра, из которой падал неясный свет, сквозь окна проникавший в мастерскую — зеленый свет ракеты! Теперь совсем ясно слышны были и крики любующейся публики! И снова все погрузилось во тьму. Потом очередная ракета засияла желтым светом — и метрах в двух перед собой они увидели силуэт орудия — в то самый миг, когда оба оказались внутри.
— Прекрасно, — заметил Тюльпан, — они нам ещё и светят!
— Поэтому я и выбрал праздник святой Гудулы! Как ты полагаешь, могли бы мы здесь расхаживать с фонарем, чей свет заметен через окно?
— Гениально! — восторженно признал Тюльпан. — Быть тебе президентом первой демократии в мире! Но как ты хочешь унести орудие? Тут пятьдесят кило, не меньше! И не пройдет в тоннель!
— Здесь есть все чертежи, — победоносно сообщил Латимор, успевший в темноте спокойно добраться до металлического шкафа и вернуться к Тюльпану в розовом зареве новой ракеты с кожаным футляром.
— Все чертежи? Откуда ты знаешь? (Опять настала полная тьма). — А чем открыл ты этот шкаф?
— Своей копией ключа (Все окрасилось красным). — Ты знаешь, кто информатор Эверетта? Стефенсон, один из этих инженеров! — сказал Латимор, прыгая в вырытую яму. — Пошевеливайся!
Тюльпан последовал за ним.
— Стефенсон тоже либерал! И ненавидит империализм. Он сделал копию ключа, хотя за ним и здорово следят! — добавил Латимор, который торопливо лез штольней. Потом расхохотался: — Но помогли нам и господа из военного ведомства, поскольку думали — вполне оправданно — что при охране в сто штыков тут ничего не может случиться!
***
Да, боги были с ними — иногда. Но не сейчас. Характер у богов ненадежный, возможно потому, что любят круто пошутить, кто знает! Вдруг, ни с того и ни с сего, уходят к другому.
Девятая или десятая ракета чихнула, вспыхнула, полетела Бог весть куда и угодила в окно арсенала. Поскольку в ней ступеней было несколько, секретная мастерская тут же наполнилась пламенем пожара!
Сержант Роулинсон, командовавший двадцатью пятью стражниками, имел ключи от секретной мастерской, но под угрозой смертной казни не мог ими воспользоваться — разве что в чрезвычайных обстоятельствах, которые ему хорошо были известны: удар молнии, подозрительный шум внутри мастерской, сильный ливень, который мог залить металлические части и тому подобное.
По здравому размышлению сержант Роулинсон рассудил, что сильные взрывы, раздававшиеся внутри мастерской, относятся к тем же причинам, что и опасность пожара, — ведь в мастерской, как он знал, были не только детали, но тысячи всяких бумажек.
Через минуту сержант Роулинсон со своими людьми был уже в мастерской, где все было озарено багровым пламенем огромной ракеты, сыпавшей искрами.
— Годдем! — выругался Роулинсон и прыгнул на середину комнаты, чтоб удушить этот источник пламени и шума. — Годдем! А это что? — Вытаращив глаза, смотрел он на дыру в полу, где только что исчезли Тюльпан и Латимор. Сержант упал на колени и убедился, что дыра в действительности — вход в тоннель! От ужаса волосы встали дыбом на голове Роулинсона, но он сумел сохранить хладнокровие:
— Каннингем! Стенли! Мигом прыгайте в дыру и посмотрите, что там! Живей, черт побери!
А сам сержант выскочил наружу и через минуту буквально обрушился на полковника Тарльтона, который, завернувшись в шубу, в тюдоровском кресле среди солдат и поселян наслаждался фейерверком.
— Сэр, произошло нечто ужасное!
Тюльпан и Латимор как раз вылезли из тоннеля в сарай, когда услышали трубят тревогу. Дружно выругавшись, помчались через сад. И в этот миг в сарае появились из тоннеля два солдата, увидевшие всего метрах в двадцати перед собой двух мужчин, убегающих к трактиру. Цели видны были прекрасно как раз в этот момент взорвался целый белый дождь из ракет, озарив все вокруг, и солдаты выстрелили залпом.
— Возьми! — закричал Латимор, едва переводя дыхание, и швырнул в руки Тюльпана кожаный футляр. — И убегай, не мечись по сторонам, исчезни!
— Гарри!
— Господи, беги! У меня пуля в ноге!
Оба припали к земле, поскольку сзади снова донеслись выстрелы. В тишине, внезапно воцарившейся между двумя запусками ракет, слышен был крик, команды, топот сапог по мерзлой земле. И тут тишина вновь была нарушена петардами и небо окрасилось в сиреневое, белое, красное.
Тюльпан, перескочив живую изгородь, как стрела промчался по улице, ещё успев заметить солдат, бегущих к трактиру Труди Вермонт, и свернул направо, все ещё держа под мышкой футляр. Потом вдруг новая ракета озарила другой отряд солдат, тоже бежавших сюда. Раздалась команда:
— Пли!
Значит, его заметили!
Залп из мушкетов пришелся мимо, но Фанфан уже успел соскочить с дороги в поле. И вот он мчался, летел со всех ног, как велел Латимор. В ушах бешено грохотало, но звук и выстрелов, и взрывов перебивал стук его собственного сердца. Опять он слышал команды, и вновь звучали выстрелы и крики солдат, которые, как ему казалось, все приближались! По счастью, всюду воцарилась тьма, и он подумал было, что сможет обмануть преследователей, но в этот момент услышал лай собак.
"— Будут травить меня, как лисицу! А псы меня найдут в любых потемках!"
И обессиленного, сгорбленного, загнанного зверя, которым он теперь стал, разорвут на куски! Такая жуткая перспектива словно дала ногам Фанфана крылья Меркурия. Больше всего Тюльпан боялся споткнуться о корень или налететь на ствол дерева — тут ему был бы и конец!
