Мишель Зевако - Нострадамус
С этого момента и тоска, и тревога, поначалу мучившие ее, исчезли. Она стала ждать. Ждать храбро, даже с какой-то бравадой. Стоило девушке понять, что она сама стала хозяйкой своей судьбы, ее охватила непонятная, неизвестно откуда взявшаяся горделивая радость. Но эту радость порой застилало грузное облако печали. И печаль эта доходила до отчаяния, когда она прокручивала в памяти сцену сражения у своего дома, сцену, в которой то и дело сверкала некая шпага… Когда ей вспоминалось имя этого разбойника, имя изгнанника, имя, которое девушка, отказывавшая королю, шептала тогда помертвевшими губами:
— Руаяль де Боревер…
И настала ночь со вторника на среду.
В просторной комнате, примыкавшей к спальне, отведенной Флоризе, болтали две кумушки. Те самые мужеподобные матроны, которым было поручено ее стеречь. Единственный светильник, горевший в комнате, скупо освещал склоненные одна к другой головы этих полицейских в женском обличье, отличительными чертами которых были трусость и способность предать, греховность и корыстолюбие… Но с этими их гнусными чертами мы еще столкнемся, а пока просто познакомимся с ними. Одну из них — ту, что припадала на ногу, — так и звали Хромушей. Другая — с черными усами — называлась Аркебузой. Почему, мы не знаем, но таково уж было ее имя.
Пробило два часа ночи.
— Наверное, можно лечь поспать, — предположила Аркебуза. — Господи Иисусе, когда я думаю о том, какой знатный молодой сеньор в сорок третьем году… Надо вам сказать, что у меня были черные глаза, коралловые губки и, когда я проходила по улице, все оборачивались… Значит, этот юный барон…
— Совсем, как у меня! — не дала ей договорить Хромуша. — В тридцать девятом у меня были на месте все зубы и обе ноги были как новенькие… Сейчас расскажу! Только, знаете, лучше нам все-таки последить за ней, потому что эта малютка способна сыграть с нами злую шутку. Так вот, это был герцог, герцог де…
— Да-да, последим. И каждая из нас получит завтра в полдень две сотни экю! Я не смогла обойтись с бароном жестоко, потому что у меня же христианская душа. Если бы я не согласилась его утешить, он бы просто заболел, и тогда…
— А мой герцог пронзил бы себя шпагой, если б я не сжалилась над ним! И когда я думаю, что эта малютка не хочет короля…
— Да-да, короля! Ах, король! Король — это король!
Они обе подняли глаза к потолку и хором признали:
— Надо последить! Как следует последить за ней!
— А вы совершенно уверены, — спросила вдруг Аркебуза, — что мы получим наши две сотни экю? У меня нет никакого доверия к этому чертову маршалу!
— Но… Сент-Андре очень богат… Говорят, у него то ли десять, то ли пятнадцать миллионов!
— Миллионы! Ох, миллионы!
— Скажите, дорогая, ну откуда в наше время взять миллионы?
— Хотите заработать один? — неожиданно прозвучал в полутьме мужской голос.
Обе матроны вскочили со своих мест и пронзительно закричали. Рядом с ними стоял мужчина. Как он сюда попал? Где был до сих пор? Каким образом ему удалось войти в эту комнату? Охранницы перекрестились. Но почти сразу же успокоились, признав в нежданном госте сына маршала де Сент-Андре. Нанятые на работу маршалом, они сочли совершенно естественным, что его сыну могло быть поручено передать им какой-то новый приказ.
— Так вы хотите знать, как заработать миллион? — нетерпеливо спросил Ролан.
Он был смертельно бледен, взгляд его блуждал, на лбу проступили крупные капли пота. Он сказал: миллион! Он мог с таким же успехом сказать: два миллиона, три миллиона… Все миллионы отца… Оказавшись так близко от Флоризы, он понимал особенно остро всю бесполезность своего богатства, самой своей жизни, если ему не удастся завоевать девушку. А так все-таки рождалась надежда: если я дам тысячу ливров этим двум бабенкам…
Слово «миллион» возникло как бы само по себе, это был шедевр подсознания. Надзирательницы были ошарашены. Они так и стояли, растерянные, и в головах у них кружилась одна и та же смутная мысль: им привалило неслыханное счастье, такая удача, которая своей внезапностью больше всего напоминает катастрофу.
— Да, миллион. Вы разделите его между собой. По пятьсот тысяч каждой.
Они дружно бросились на колени и забормотали молитву.
— Когда мы получим деньги? — охрипшим от волнения голосом спросила Аркебуза.
— Завтра. Через несколько часов. Вы знаете, кто я? Сын маршала де Сент-Андре. Все его сокровища, о которых вы только что говорили, находятся сейчас в подвалах моего дома. Завтра, в час, который вы сами назначите, приходите ко мне на улицу Бетизи, и там вы поймете, как в наши дни заработать миллион!
Зубы его стучали. Он был смертельно бледен. Почти болен от страсти. Негодяйки, прекрасно разбиравшиеся в людях, по лицу молодого человека, по его удивительной искренности сразу поняли: он на самом деле готов на все. На преступление, на безумство, на великодушие, щедрость, жестокость — на все, что угодно… И одарили его улыбкой.
— Ладно, — согласилась Аркебуза. — Но, понимаете, ведь нужно, чтобы все было именно так, если вы хотите, чтобы мы отдали вам малютку.
— Все будет именно так, — серьезно ответил Ролан. — Вы получите ровно миллион, не меньше.
Отдать Флоризу Ролану! Но он ведь еще ни слова не сказал об этом, даже не намекнул! А они все равно сразу же догадались. Ролан и не заметил, что негодяйки предлагают ему то, о чем он их только собирался попросить.
— Нужно, — сказал он, — привести ее ко мне в таверну, здесь, поблизости, на рассвете.
— А как мы пройдем? Как выйдем из замка? Его охраняют полсотни гвардейцев.
— Пойдемте, покажу, — улыбнулся юноша. Хромуша осталась стеречь Флоризу. Аркебуза отправилась вслед за Роланом.
Она вернулась через полчаса. Хромуша поджидала подругу по счастью с нетерпеливой тревогой, имеющей обыкновение нарастать от минуты к минуте, когда ждешь какого-то невероятного события. Миллион, обещанный за предательство, да, тут было от чего потерять голову. Но они справились с потрясением и теперь с чистой радостью ожидали этот подарок судьбы. И чувствовали, что умрут, если по какой-то причине лишатся этого миллиона.
На горизонте появились неясные бледно-розовые полосы, все небо еще оставалось темно-синим: начинался рассвет. Они погасили светильник. Аркебуза рассказала о спуске, о подземном ходе, о железной двери, ведущей на дорогу.
— А как мы унесем ее? — спросила Хромуша. — Она так разорется, что…
— Надо, чтобы она пошла сама, — задумчиво откликнулась Аркебуза.