Джеймс Купер - Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе
— Мы никого не преследуем и ничего не домогаемся,— пылко возразила Кора.— Нас силой взяли в плен, привели к вам, и мы просим лишь отпустить нас с миром к нашим родным. Разве ты не Таменунд, отец, судья, я чуть не сказала — пророк своего народа?
— Да, я — Таменунд, проживший много-много дней.
— Лет семь тому назад один из твоих воинов оказался в руках белого вождя на границе этой провинции. Он сказал, что принадлежит к племени доброго и справедливого Таменунда. «Иди,— ответил белый вождь.— Я возвращаю тебе свободу ради твоих родных». Помнишь ты имя этого английского военачальника?
— Я помню, что, когда был еще веселым мальчишкой,— отозвался патриарх с той глубокой сосредоточенностью, какая отличает старческие воспоминания,— я стоял на песчаном берегу и увидел большую пирогу с крыльями белее, чем у лебедя, и шире, чем у многих орлов сразу. Она приплыла оттуда, где восходит солнце...
— Нет, нет, я говорю не о таких далеких временах, а о милости, оказанной одним из моих родственников твоему. Это не могут не помнить даже самые молодые твои воины.
— Быть может, это было в дни, когда ингизы дрались с голландцами за охотничьи угодья делаваров? Тогда Таменунд был вождем и первым сменил лук на мечущее молнии оружие бледнолицых...
— Нет, и не тогда, а гораздо позже,— вновь перебила его Кора.— Я говорю о недавних, можно сказать, о вчерашних делах. Ты, конечно, не мог это забыть.
— Только вчера дети ленапе были владыками мира,— возразил старец глухим голосом, в котором зазвучали трогательные патетические ноты.— Рыбы соленого озера, птицы, звери и лесные менгуэ чтили их как своих сагаморов.
Кора безнадежно опустила голову и с минуту боролась с охватившим ее отчаянием. Но затем, подняв прелестное лицо и лучистые глаза, она опять заговорила тоном едва ли менее проникновенным, чем неземной голос самого патриарха:
— Скажи, Таменунд, ты — отец?
Старец с высоты холмика посмотрел на нее со снисходительной улыбкой на исхудалом лице и, медленно обведя глазами присутствующих, ответил:
— Да, я отец своего народа.
— Я ничего не прошу для себя,— продолжала Кора, судорожно прижав руки к сердцу и склонив голову, так что ее пылающие щеки почти исчезли под волной шелковистых смоляных кудрей, в беспорядке рассыпавшихся по плечам.— Ты и твой народ прокляли моих предков, проклятье это легло на их дитя, и я готова нести кару за их грехи. Но рядом со мной стоит девушка, до сих пор не испытавшая тяжесть гнева небесного. Она — дочь престарелого, убитого горем человека, чьи дни близятся к концу. Многие, очень многие любят ее и считают своей отрадой. Она слишком добра, слишком хороша, чтобы стать жертвой этого негодяя.
— Я знаю, что бледнолицые — племя алчное и гордое. Я знаю, что они не только стремятся завладеть всей землей, но и считают, что самый недостойный человек одного с ними цвета выше краснокожих сахемов. Собаки и вороны их племени — и те поднимут лай и карканье,—строго продолжал престарелый вождь, не замечая, как слова его ранят слушательницу, которая от стыда склонила голову чуть не до земли,— прежде чем согласятся взять в свой вигвам женщину, чья кожа не белей снега. Но пусть они не слишком громко бахвалятся перед лицом Маниту. Они пришли в эту страну со стороны восхода, но еще могут уйти туда, где солнце закатывается! Я не раз видел, как саранча поедала листву, но время цветенья вновь наступало для деревьев.
— Да, это так,— подтвердила Кора с глубоким вздохом, словно выходя из оцепенения. Потом подняла голову, откинула назад густые пряди волос и с пылающим взглядом, так не вязавшимся с ее смертельной бледностью, добавила; — Но почему, почему не выслушать нас? Здесь есть еще один пленник, которого не привели к тебе, хотя он из твоего собственного племени. Выслушай его, прежде чем позволить гурону с торжеством удалиться отсюда.
Заметив, что Таменунд недоуменно оглядывается, один из его спутников пояснил:
— Это змея, краснокожий наемник ингизов. Мы не привели его, потому что будем пытать.
— Пусть придет,— ответил мудрец.
С этими словами Таменунд опустился на свое место и, пока молодые воины исполняли его приказ, стояла такая тишина, что в соседнем лесу можно было явственно различить шелест листьев, колеблемых легким утренним ветерком.
ГЛАВА XXX
Откажется — плюю на ваш закон!
Венеции декреты не надежны.
Я жду суда. Ответьте — будет он.
Шекспир. «Венецианский купец» [57]В течение нескольких минут ни один звук не нарушал тревожного молчания. Затем толпа колыхнулась, расступилась и вновь сомкнулась живым кольцом вокруг Ункаса. Прежде все глаза, жадно всматривались в лицо мудреца, надеясь прочесть на нем решение Таменунда; теперь они с тайным восхищением устремились на высокого, стройного, безупречно сложенного юношу. Однако ни присутствие всеми чтимого патриарха, ни исключительное внимание, предметом которого оказался пленник, не лишили молодого могиканина спокойствия и самообладания. Он обвел твердыми проницательными глазами собравшихся делаваров, встречая враждебные взоры вождей с такой же невозмутимостью, как любопытные взгляды насторожившихся детей. Но когда глаза его, зорко и надменно обежав весь круг, остановились на Таменунде, он уже не отрывал их от старца, словно все остальное перестало существовать. Затем Ункас легким, бесшумным шагом приблизился к возвышению и остановился перед мудрецом. Он ждал, не спуская глаз с патриарха, не замечавшего его, пока один из вождей не возвестил старцу о приходе могиканина.
— На каком языке обращается пленник к Маниту? — спросил Таменунд, не раскрывая глаз.
— На языке делаваров, как и его отцы,— ответил Ункае.
При этом неожиданном заявлении по толпе пробежал негромкий, но сердитый ропот, который можно было сравнить с рычанием льва в минуту, когда гнев его лишь просыпается, предвещая близкий взрыв всесокрушающей ярости. Впечатление, произведенное этими словами на старца, было не менее сильным, но выразилось иначе. Он заслонил глаза рукой, словно ограждая себя от постыдного зрелища, и низким, гортанным голосом повторил только что услышанное имя:
— Делавар!.. Я дожил до того, что видел, как племена ленапе были прогнаны от родных костров совета и рассеяны по ирокезским горам, как стадо оленей! Я видел, как топоры чужеземцев вырубают в долинах деревья, которые пощадил даже вихрь небесный! Я видел, как звери, бегающие по горам, и птицы, парящие в воздухе, мирно живут в вигвамах людей, но никогда не встречал делавара, настолько низкого, чтобы тайком, подобно ядовитой змее, вползать в становище своего народа.
