Джеймс Купер - Том 1. Шпион, или Повесть о нейтральной территории
У Генри осталось очень мало надежды. Появившаяся было вера в благополучный исход дела понемногу таяла, но тут у него мелькнула неясная мысль, что милое личико сестры окажет ему поддержку, и он устремил на побледневшую Френсис умоляющий взгляд. Она встала и нерешительно направилась к судьям; однако бледность ее сразу сменилась ярким румянцем, и она подошла к столу легкой, но решительной походкой. Френсис откинула густые локоны со своего гладкого лба, и судьи увидели такое прелестное и невинное лицо, которое могло бы смягчить и более жестокие сердца. Председатель на минуту прикрыл глаза рукой, словно пылкий взгляд и выразительные черты Френсис напомнили ему другой образ. Но он тотчас овладел собой и сказал с жаром, который выдавал его скрытое желание ей помочь:
— Вероятно, брат сообщил вам о своем намерении тайно повидаться со своей семьей?
— Нет, нет! — ответила Френсис, прижимая руку ко лбу, словно стараясь собраться с мыслями.— Он ничего не говорил мне — мы не знали об этом, пока он не пришел к нам. Но разве надо объяснять благородным людям, что любящий сын готов подвергнуться опасности, лишь бы повидаться с отцом, да еще в такое трудное время и зная, в каком положении мы находимся?
— Но было ли это в первый раз? Он никогда раньше не говорил о том, что придет к вам? — спрашивал полковник, наклоняясь к девушке с отеческой мягкостью.
— Говорил, говорил! — воскликнула Френсис, заметив, что он смотрит на нее с участием.— Он пришел к нам уже в четвертый раз.
— Я так и знал,— сказал председатель, с удовлетворением потирая руки.— Это отважный, горячо любящий сын, и ручаюсь, джентльмены,— пылкий воин в бою. В каком костюме приходил он к вам раньше?
— Ему не надо было переодеваться: в ту пору королевские войска стояли в долине и свободно пропускали его.
— Значит, теперь он в первый раз пришел не в мундире своего полка? — спросил полковник упавшим голосом, избегая пристальных взглядов своих помощников.
— Да, в первый раз! — воскликнула девушка. — Если в этом его вина, то он провинился впервые, уверяю вас.
— Но вы, наверное, писали ему и просили навестить вас; уж конечно, молодая леди, вы хотели повидать вашего брата,— настаивал полковник.
— Разумеется, мы хотели его видеть и молили об этом бога — ах, как горячо молили! Но, если б мы держали связь с офицером королевской армии, мы могли бы повредить нашему отцу и потому не смели ему писать.
— Выходил ли он из дому по приезде и встречался ли с кем-нибудь, кроме родных?
— Ни с кем. Он никого не видел, за исключением нашего соседа — разносчика Бёрча.
— Кого? — вскричал полковник, внезапно побледнев, и отшатнулся, словно его укусила змея.
Данвуди громко застонал, стиснул голову руками и, вскрикнув: «Он погиб!» — выбежал из комнаты.
— Только Гарви Бёрча,— повторила Френсис, растерянно глядя на дверь, за которой исчез майор.
— Гарви Бёрча! — словно эхо, проговорили все судьи.
Два бесстрастных члена суда обменялись быстрыми взглядами и испытующе уставились на обвиняемого.
— Для вас, джентльмены, конечно, не новость, что разносчика Гарви Бёрча подозревают в том, что он служит королю,— сказал Генри, снова выступив вперед.— Он был приговорен вашим судом к тому же наказанию, какое, я вижу, грозит и мне. Поэтому я хочу объяснить вам, что с его помощью я только добыл себе платье, в котором прошел через ваши дозоры; но пусть меня ждет смерть, я до последнего вздоха буду твердить, что намерения мои были так же чисты, как слова невинной девушки, стоящей здесь перед вами.
— Капитан Уортон,— проговорил торжественно председатель суда,— противники свободы Америки находят множество хитрых способов подорвать наше могущество. И среди наших врагов нет более опасного, чем этот разносчик из Вест-Честера. Это шпион — ловкий, коварный, проницательный, ему нет равных среди людей его породы. Сэр Генри не мог придумать ничего лучше, чем установить связь между ним и своим офицером для последней попытки спасти Андре. Без сомнения, молодой человек, это знакомство может оказаться роковым для вас.
Благородное негодование, отразившееся на лице старого ветерана, встретило полную поддержку в суровых взорах его товарищей.
— Я погубила его! — вскрикнула Френсис, в ужасе ломая руки.—Вы тоже отвернулись от нас? Тогда он погиб!
— Молчите, невинное дитя, молчите! — сказал полковник в сильном волнении.— Вы никого не погубили, не приводите всех в отчаяние.
— Неужели любить своих близких — преступление? — пылко продолжала Френсис.— Неужели Вашингтон — великодушный, справедливый, беспристрастный Вашингтон — судил бы так жестоко? Обождите, пусть Вашингтон сам рассудит это дело.
— Это невозможно,— ответил председатель, прикрывая рукой глаза, как будто стараясь не видеть прелестную девушку.
— Невозможно? Ах, отложите суд хотя бы на неделю! На коленях молю вас, ведь и вы сами тоже будете нуждаться в милосердии в тот час, когда человеческое могущество становится бессильным. Молю вас, дайте гму хоть один день!
— Невозможно,— повторил полковник еле слышным голосом.— Мы выполняем строгие предписания, и так мы уже дали ему слишком долгую отсрочку.
Он отвернулся от стоявшей на коленях девушки, но не мог или не захотел вырвать у нее свою руку, которую она сжимала с отчаянной горячностью.
— Уведите арестованного,— сказал один из судей офицеру, охранявшему Генри.— Полковник Синглтон, мы удалимся из зала?
— Синглтон, Синглтон! —как эхо, повторила Френсис.— Значит, вы сами отец и можете понять, что значит горе отца: вы не станете, не захотите ранить и без того кровоточащее сердце. Выслушайте меня, полковник Синглтон, как господь бог выслушает ваши предсмертные молитвы, и пощадите моего брата!
— Уведите ее,— сказал полковник, пытаясь осторожно высвободить свою руку.
Но никто не двинулся с места. Френсис силилась прочесть выражение его лица, но он отвернулся, а она все не отпускала его.
— Полковник Синглтон! Еще совсем недавно ваш сын был тоже в смертельной опасности. Его приютили под крышей моего отца; в нашем доме он нашел покровительство и заботливый уход. Представьте себе, что этот сын — ваша гордость и утешение, что он единственный покровитель ваших младших детей, и тогда, если сможете, осудите моего брата!
— Какое право имеет Хис делать из меня палача! — с болью вскричал старый воин и вскочил — кровь прилила к его лицу, вены на висках вздулись от волнения.— Но я забылся, идемте, джентльмены, мы должны выполнить этот тяжелый долг.
