Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи
— А как далеко от Аль-как-там-ее до Медины?
— Приблизительно четыреста пятьдесят километров по пустыне, хотя есть караванный маршрут, как я понимаю.
— Мы сможем рассчитывать на помощь от турок, которых вы знаете на том берегу Красного моря? Насколько мне известно, османских чиновников в Аравии встретишь не всюду, это еще мягко сказано.
— Трудно сказать, — поджал губы консул, — я бы оказал вам дурную услугу, если бы дал понять, что все будет легко. Как вы и говорите, турецкая власть в Хиджазе всегда была лишь номинальной даже в лучшие времена, а из отчетов, что мы сейчас получаем, у них, похоже, что-то вроде мятежа. Я понимаю, что бросаю вас в змеиное гнездо. Но что еще вам остается? Итальянцы вскоре собираются вступить в войну на стороне наших противников, и когда это произойдёт, то просто схватят вас и засадят в тюрьму до конца войны.
Соображения герра Шульца относительно нарушений законности и правопорядка в Хиджазе подтвердились сразу же, как только мы через двое суток выбрались на берег на пустынном пляже к северу от Аль-Кунфуды и по колено в воде с ботинками на шее побрели к берегу.
Капитан самбуки, одноглазый эпилептик, прошляпил порт в темноте, и за нами увязался паровой баркас, пока начавшийся очень кстати шквальный дождь не позволил нам скрыться. У каждого из нас было по маузеру, любезно предоставленному герром Шульцем. У меня также имелся дешевый карманный компас, небольшая карта западной Аравии и холщовый пояс с австрийскими золотыми монетами по двадцать крон, который был на мне всю дорогу от Циндао. Вот и вся подготовка к последней стадии путешествия домой, не считая одежды. И всё же приятно было чувствовать прибрежный песок под ногами и знать, что впервые с тех пор, как мы покинули Циндао, мы вернулись на дружественную территорию.
Нужно сказать, это дружелюбие проявилось не сразу. Когда мы пересекали линию дюн, вдалеке на берегу появился отряд из шести всадников. Они собрались в кучку и некоторое время совещались, затем легким галопом поскакали к нам. Считая их турецкими разведчиками, посланными нам навстречу, я ринулся к ним, с криками и размахивая руками, пока пуля не взметнула фонтанчик песка у моей ноги. Мы нырнули в ложбину между дюнами, а я замешкался, доставая деревянную кобуру, которая служила своего рода прикладом для пистолета.
Некоторое время всадники кружили вокруг нас, иногда стреляли, а мы сделали пару ответных выстрелов. Это продолжалось около часа, наездники становились наглее и подбирались ближе, копыта лошадей проваливались в песок — пока они внезапно не умчались прочь быстрым галопом. Озадаченный, я привстал и увидел большую группу всадников, подтягивающихся к нам с противоположного направления. Когда они подъехали ближе, я насчитал около двадцати солдат.
Первым порывом стало желание поприветствовать их как наших спасителей, но после предыдущего столкновения я проявил большую осторожность. Они походили больше на регулярную конницу, а не простых грабителей, но какой национальности — не совсем понятно. Они носили темно-синие кители и красные шаровары, и насколько я мог разобрать, белый головной убор, покрывающий шею. Внезапно мне пришло в голову, что они могут быть частью французского десанта, алжирских спагов [82] или подобной экзотической колониальной конницы. Вот будет забавно, подумал я, если, не успели мы высадиться на османскую территорию и пройти сотню метров, как нас захватит французская армия.
Но кем бы они ни были, нам придется с ними столкнуться. Трое вооруженных пистолетами мужчин, вероятно, могли задержать шестерых нерешительных арабских воров хотя бы на час; но у них нет ни единого шанса противостоять регулярным войскам с карабинами и саблями. Я двинулся к ним, и старший офицер осадил коня перед остальными. Некоторое время мы рассматривали друг друга. Головной убор, как я заметил, был не белой фуражкой с козырьком, а своего рода разновидностью арабского головного платка. Судя по чертам лица, офицер совершенно точно был арабом. Он небрежно отдал мне честь.
— Entschuldigen Sie bitte, sprechen Sie Deutsch? [83]
Он покачал головой.
— Parlez-vous français? [84]
Он опять покачал головой.
— Вы говорите по-английски?
— Немного.
— Могу я узнать, в какой армии вы служите?
— В турецкой, разумеется, четвертая бригада дивизии «Хиджаз» четырнадцатого армейского корпуса. Я лейтенант Нассим аль Хазри-бей, к вашим услугам. А вы кто такие?
— Моё имя Оттокар Прохазка, старший лейтенант австро-венгерского флота. Мы сейчас союзники, как я надеюсь.
— И как же вы здесь оказались?
Я рассказал ему, как мы прибыли из Массауа, и, по возможности кратко, как мы там оказались. Мой рассказ впечатлил его не больше, чем если бы я по-соседски попросил чашку сахара. Он немного поразмыслил и заговорил.
— Прекрасно. Вам лучше идти с нами.
Нашей целью являлся город Эт-Таиф высоко в гранитных горах над знойным берегом Красного моря: штаб турецкой дивизии Хиджаза, а также летняя резиденция шарифа Хусейна, наследного эмира Мекки и хранителя священных городов. Когда мы втроем поднимались в горы в сопровождении арабских всадников, я едва мог поверить своему счастью. Помимо мелких неприятностей с грабителями на берегу все шло отлично. Нас переправили в штаб-квартиру турецкого правительства в Хиджазе, а как только мы оказались там, кто бы сомневался, что нас под конвоем посадят на поезд в Медину? К нашей радости прибытие в Вену к Рождеству стало выглядеть реальной возможностью, а не смутной надеждой.
Мы ещё раз разочаровались. Правда, застрять в Эт-Таифе было несколько приятнее, чем в невыносимо жаркой и грязной дыре вроде Массауи. Небольшой, окруженный стеной город расположился на гранитном плато на высоте около двух тысяч метров над душным побережьем Красного моря, необыкновенно живописное место, элегантная группа домиков с плоскими крышами, куполами и минаретами, как на иллюстрации из «Тысячи и одной ночи» или изображении Вифлеема в австрийском рождественском календаре. Его уходящие вглубь узкие улицы дурно пахли так же, как в большинстве ближневосточных городов, но здания привлекали хорошей архитектурой, замысловато украшенными балконами и резными ставнями из кедра и тика, чей маслянистый запах наполнял переулки сладким ароматом.
И после отвратительных испарений эритрейского побережья воздух в это время года походил на шампанское — холодный, но бодрящий и настолько ясный, что находящиеся за много километров объекты выглядели четкими, будто лаковые миниатюры, когда их рассматривают через перевернутый бинокль. Что касается нас, то нас разместили с комфортом, хотя и без изысков, благодаря любезности турецкого военного губернатора, и вверили заботам австрийского инженера, некоего герра Полтенбаха, который приехал сюда в 1912 году, построил и управлял маслобойным заводом. Он обеспечил нас новой одеждой, карманными деньгами и даже литературой, чтобы коротать дни, как только мы осмотрели все достопримечательности города. Сидя в Эт-Таифе в те последние недели 1914 года, я прочитал почти всего Томаса Манна. Под моим окном топали верблюды и блеяли козы, а муэдзин произносил нараспев свои молитвы из соседней мечети.
