Уилбур Смит - Ассегай
— А представь, что случится, если льва только ранят и зверь набросится на безоружных людей. Если хочется играть с дьяволом, пусть играет, но ставить под угрозу жизни десятков женщин и детей недопустимо. — Леон зарядил оба ствола и повесил ружье на плечо. — Ты сможешь бежать в этих юбках и сапогах?
— Смогу.
— Что ж, посмотрим.
Он взял ее за руку, и они побежали за удаляющейся колонной морани.
Ева подтянула свои длинные габардиновые юбки и бежала легко и грациозно, как потревоженная хищником лань. Леон держал ее за руку, помогая перепрыгивать через кочки и ямки и подниматься по крутому склону оврага. Они уже опередили отставших и нагнали основную массу охотников, когда распорядитель снова подал сигнал, услышав который морани быстро перестроились в боевой порядок.
— Они вышли на льва, — пробормотал, отдуваясь, Леон.
— Откуда ты знаешь? Ты видишь его?
— Нет, не вижу. Они видят. Похоже, он залег где-то вон в тех кустах у подножия холма.
Леон указал на груду камней, окруженную густыми зарослями ивы.
— Где Отто?
Стараясь отдышаться, Ева прильнула к нему. Лоб у нее был влажный, тело дышало волнующим женским теплом.
— Там, в первых рядах — где еще ему быть?
Он вытянул руку, и Ева увидела ясно выделяющуюся на фоне чернокожих охотников бледную фигуру графа. Темное кольцо сжималось вокруг холма, как бронированный кулак.
— Ты видишь льва?
— Нет. Нужно подойти ближе. — Он взял ее за руку, и они снова побежали. До передней линии морани оставалось не больше полутора сотни шагов, когда Леон вдруг остановился. — Господи! Вот он! Смотри.
— Где? Я не вижу.
— Там, на склоне. — Он взял Еву за плечи, повернул в нужном направлении и вытянул руку. — Видишь то черное пятно у самой вершины? Это он. Слушай! Морани вызывают его на бой.
— Я все равно не… — Лежавший до сего момента зверь поднялся, грозно тряхнул гривой, и Ева осеклась. — Боже!.. Я ведь смотрела прямо на него. Никогда бы не подумала, что он может быть таким огромным. Я приняла его за громадный валун!
Лев потряс головой, обвел взглядом окруживших его со всех сторон врагов и, оскалившись, зарычал. Даже с разделявшего их немалого расстояния Ева и Леон увидели страшные клыки и услышали глухой рык. Потом, выбрав в темной шеренге бледную, как луна, фигуру Отто фон Мирбаха, зверь опустил голову и прижал уши к черепу. Его оторвали от добычи, и он был очень зол. А тут еще и это странное, белокожее существо. Лев снова зарычал и бросился вниз по склону — прямо на графа Отто.
По цепи охотников прокатился воинственный клич. Подстрекая зверя, охотники били копьями по щитам. Сбежав с холма, лев понесся к цели. Тело его распласталось над землей, пыль вылетела из-под мощных лап.
Граф не колебался ни секунды и, подняв щит, двинулся навстречу хищнику. В какой-то момент Леоном и Евой, наблюдавшими за происходящим со стороны, овладело странное ощущение неотвратимости. Ева вцепилась в его руку с такой силой, что ногти вонзились в плоть.
— Он убьет Отто! — прошептала она, но в последний миг граф продемонстрировал изумительную расчетливость и координацию движений.
Упав на колено, он прикрылся щитом и выставил ассегай. Лев налетел на него в последнем прыжке, и широкий наконечник моментально вошел в грудь на всю длину, так глубоко, что державшая древко правая рука уткнулась в грубую, жесткую гриву. Стальное лезвие рассекло сердце, челюсти раскрылись, изрыгая рев, а за ним ударил фонтан крови, забрызгавший охотнику голову и плечи. Лев отпрянул, сделал пару шагов, пошатнулся и свалился в траву. Четыре лапы ударили воздух и замерли. Все прошло как по-писаному.
Граф вскочил, отбросил щит и, издав победный вопль, пустился в пляс. На искаженном безумной гримасой лице блестела горячая кровь убитого зверя. Несколько морани подбежали к поверженному хищнику с занесенными для удара ассегаями, и граф встал у них на пути и угрожающе заревел, не подпуская никого к добыче. Вырвав из тела зверя окровавленное копье, он пошел на вставших плечом к плечу морани, колотя себя в грудь кулаками, выкрикивая проклятия и потрясая ассегаем. Но сколь ни свиреп был его вид, сколь ни дика ярость, охотники не отступили и ответили тем же, требуя своей доли славы, отстаивая право окрасить копья кровью убитого хищника. Отто сделал выпад, и первый морани с трудом увернулся от удара, выставив щит. Граф взвыл от злости и швырнул ассегай в противника, как дротик. Воин снова заслонился щитом, но бросок был столь сильным, что лезвие пробило кожу и рассекло запястье. Остальные морани завопили от ярости.
— Боже! Он рехнулся! — выдохнула Ева. — Он кого-нибудь убьет. Или сам погибнет. Я должна его остановить.
Она шагнула вперед.
— Нет. Сейчас они все жаждут крови. Ты их не остановишь, только сама пострадаешь.
Леон схватил ее за руку.
Она попыталась вырваться.
— Раньше у меня получалось. Он послушает меня.
— Нет. — Он сжал ее плечо и, держа ружье, как пистолет, указал им в сторону холма. — Посмотри туда.
Ева повернулась и увидела второго льва. Зверь стоял на вершине, громадный, словно раздувшийся от ярости и оттого казавшийся вдвое больше первого. Выгнув спину, он опустил голову к земле и заревел в полное горло так, что сама земля задрожала. Замерли зрители, застыли с поднятыми копьями морани, и даже граф Отто остановился. Всех накрыла мертвая тишина. И все обратились к холму и стоявшему на вершине льву.
Звери разделились двумя днями ранее, когда одного увел принесенный утренним ветерком соблазнительный запах. То был запах львицы, у которой открылась течка. Не ответить на такое предложение он не мог.
Лев нашел самку после рассвета, но другой кавалер — моложе, сильнее и решительнее — отыскал ее раньше. Самцы схватились — с ревом, терзая друг друга когтями и клыками. Старик ретировался — с прокушенным до кости плечом и глубокой раной на боку. Хромая от боли, униженный и отверженный, он вернулся к брату. Они воссоединились после восхода луны, и раненый, подкрепив силы убитой братом антилопой, ушел на каменистый уступ, где и залег, зализывая раны.
Он слишком устал, чтобы принять участие в нападении на морани, и теперь, услышав предсмертный рев брата, покинул убежище и смотрел сверху вниз на неподвижное тело родича. Лев не ведал человеческих чувств — печали, горечи, боли одиночества, — но знал ярость, ужасную, всепоглощающую ярость, направленную против мира вообще и особенно против стоявших перед ним хлипких двуногих существ. Ближайшим из них оказался граф Отто, и именно на его бледном теле сфокусировалась вся ярость зверя. Он бросился вниз.
