Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1
На другой день горничная открыла передо мной двери приёмной нехотя, словно чувствовала перед чужим человеком неловкость от происходящего в доме. Я прошёл в столовую, где уже накрывали завтрак под доносившиеся откуда-то неразборчивые звуки резкой отрывистой речи Натальи Александровны. Утро выдалось погожим, но настроение в доме княгини витало пасмурное, словно отголоски недавнего шторма задержались каким-то чудом в этом жилище. Мало-помалу слух мой приспособился различать некоторые слова, из которых я мог судить о крайней степени её раздражения кем-то, кого она распекала. Впрочем, не желая иметь отношение к тому, что прямо меня не затрагивало, я постарался отвлечься и перенести своё внимание на посторонние предметы, жалея, что некому занять и слух мой. Часть багажа лежала неразобранной, и слуга расставлял посуду в шкаф и раскладывал предметы по полкам. Из огромного саквояжа он извлёк большой покрытый разноцветной эмалью чеканный герб, сразу привлёкший моё внимание. Коронованный чёрный дракон со змеиным телом смотрел на ангела в серебрянотканой одежде, вооружённого щитом и мечом.
– Герб Прозоровских, – вернул меня к жизни голос улыбающегося в усы Ермолаева. – Уж пять минут, как я вошёл, а вы словно оцепенели.
Я просил прощения за невнимательность, с радостью пожимая его руку.
– Меня удивило… впрочем, неважно.
– Ангел, конечно, – сказал он, из чего я заключил, что Павел Сергеевич осведомлён о главном. – Но это чистое совпадение. Хотя, – помедлил он, – пути Господни неисповедимы. Как знать… На их гербе – всё гербы городов. Архангел Михаил, например, олицетворяет Киев. Остальное в том же роде.
– Ах, да-да, – я рассеянно кивнул, а Ермолаев промолвил:
– Наталья Александровна получила письмо от князя Голицына, и немного расстроена.
– Они, кажется, в родстве, – как можно отстранённее сказал я. – Надеюсь, ничего серьёзного?
– Это не тот, с кем они в близком родстве, этот значительно дальше. А где Артамонов? – вдруг спросил он, и я опешил.
Полагаю, это не сильно отразилось на моём лице, хотя я почувствовал прилив жара, с которого могли начаться приступы ярости. Как мог равнодушно, я поведал, что он отбыл в Каир на этюды. Павел Сергеевич изумил меня тем сильнее, что сообщил об одном-двух письмах Артамонова, направленном им в Грецию, где рассказал о своём пребывании в Леванте.
Час от часу не легче! Так художник сносился с Анной! Это нетрудно: все знали о намерении Натальи Александровны остановиться в Навплии. Предположу, что он не решился ехать туда, понимая, как и я, бесполезность попыток испросить руки княжны в обход отца её. Может, и не диво, что он сорвался с места, но если не сведения о княжне и не приказ тайного командира, тогда что же, разрази гром, удерживало его в Бейруте всё это время?
Но каков же болван я, охмурённый своим беспочвенным чувством, полагать его пребывавшим в неведении! А её равнодушие накануне – не следствие ли его отсутствия?
Попробовав разобраться, я, конечно, признал, что не это главное в моих рассуждениях о мотивах соперника. Положим, писать-то он писал, а получал ли ответы? И если да, то что в них содержалось? Вряд ли точные сроки прибытия. Так что смысл крутиться подле меня у него был.
От размышлений, хмуривших моё чело, оторвала меня княгиня, вихрем ворвавшаяся в столовую. Она тотчас протянула мне какую-то бумагу, смятую, вероятно, в порыве неведомой страсти, и застыла в избыточно картинной позе, покуда я медлил.
– Полюбуйтесь, Алексей Петрович, как вам это покажется! Мы второй день в Бейруте, а меня тут ждёт письмо от князя Голицына. Что с вами такое? Вы не здоровы?
Я поскорее постарался сменить на лице заботу на подобострастное внимание. Она жестом приказала подавать. Вошли княжна Анна и Александра. Супруга Ермолаева сказалась недомогающей, а больше никого не ждали. Я едва смог обменяться учтивыми поклонами с Анной, потому что княгиня, не остывшая ещё от гнева, целиком завладела моим вниманием.
– Простите… Которого из Голицыных? – лишь спросил я, не из праздного интереса, разумеется, а лишь для поддержания её. Одновременно я не мог не бросать на Анну жарких взглядов. Только теперь, отдохнувшая после тяжёлого путешествия, она предстала передо мной во всей своей юной красоте. Она невероятно похорошела за те почти полтора года, что мы не виделись. Немногие детские черты, отмеченные мною при первом визите, теперь изгладились. Мне немного лукаво улыбалась сейчас барышня, сознававшая и чувствовавшая силу повелевать сердцами, но приличия требовали от меня не слишком засматриваться на неё в обществе других.
– Полного тёзки моего мужа. Рука не его, он не удосужился подменить собой секретаря, но подпись и печать принадлежат его сиятельству. Это не письмо равного. Обратите внимание на чин. Он намекает, несмотря на содержание, на официальный статус. Примите к сведению, что мы едва знакомы. А он шлёт просьбу частному лицу исполнить поручение. Обожаю этих Голицыных. Они о себе мнят невесть что, особенно эта старуха усатая, Наталья Петровна, помешанная на древности и знатности их рода. Совсем спятила фрейлина от своей значительности, а сама только урождённая Чернышёва. Слышали, конечно, как не слышать? Отказала в наследстве сыну, что генерал-губернатор Москвы, несчастный мается в долгах. Не на той женился, видите ли. Она так много говорит о прекрасных чертах своей фамилии, что про неё ходит анекдот. Как-то её племянница лет шести услышала, что Наталья Петровна говорит добрые слова об Иисусе Христе. Она спросила её: не фамилии ли Голицыных Иисус Христос… О тёмных связях её ходит легенда, мол, будучи в Париже, проигралась она в фараон одному тамошнему плуту, герцогу Орлеанскому, но небезызвестный Сен-Жермен угодил ей тремя картами, поставив на которые она выиграла соника и отыгралась совершенно. С тех пор, правда, уж не играет. И теперь этот покровитель Бантыша велит мне найти ему какую-то писанину. Верно, всё о том же. Вам, конечно, известно об одной срамной его страсти… – и не дожидаясь моего ответа, продолжила: – И почему столь порочные люди возлагают на себя права попечителей общественной нравственности?..
Она осеклась, словно вспомнив о присутствии юных барышень, потупивших взоры. Все молча слушали её тираду, пытаясь беззвучно вкушать пищу, но я откровенно опасался несварения. Павел Сергеевич задал несколько отвлекающих вопросов о существе послания. Мало-помалу ему удалось успокоить княгиню, пожертвовав собственным завтраком.
Разлили кофе. Неловко повертев в руках письмо, я попробовал вернуть его княгине, но она отказалась.
– Вы желаете, чтобы я прочёл его? – уточнил я.
