Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж
— Черт знает что… — проворчал д'Артаньян, ладонью загнав шпагу обратно в ножны при виде этой многозначительной демонстрации. — Ухватки у вас, господа мои, в точности как у ваших собратьев в Париже, будто всех вас, полицейских крыс, где-то в одном месте натаскивают… Сударь! — громче воскликнул он, обращаясь к человеку со шпагой, некоторым образом выделявшемуся на фоне тупых физиономий. — Отчего вы мне заступили дорогу и что от меня хотите? Не кошелек ли?
— Вовсе даже наоборот, сударь, — ответил человек со шпагой. — Мы не разбойники, а служители закона. Я — Ван Бекелар, бальи второго ранга, начальник полицейских агентов Зюдердама, а это — алебардисты из городской милиции. Вам придется пойти с нами в ратушу, и без глупостей, иначе…
— Я иностранец! — сказал д'Артаньян.
— Я знаю. Вас-то нам и нужно… Извольте, сударь, смирнехонько шагать в середине строя! Я не стану забирать у вас шпагу, к чему эти церемонии, но и вы уж не вздумайте дурить…
Передние довольно слаженно повернулись на месте, так что д'Артаньян видел лишь их спины, а задние придвинулись, держа алебарды так, что их острия посверкивали в опасной близости от гасконца. Сопротивляться или бежать не было никакой возможности.
— Ладно, я покоряюсь силе, — сказал он, двинувшись вслед за стражниками. — Посмотрим, каковы у вас тюрьмы…
— Мы пока что в ратушу, сударь. Но оттуда и до тюрьмы недалеко, — обнадежил бальи.
Д'Артаньян шел, не испытывая особенного беспокойства. Еще в Париже Рошфор ему кое-что рассказывал о нравах здешней полиции, не менее продажной, чем в Париже, а то и поболее. Старший бальи, глава всех служителей закона, принадлежал обычно к одной из местных богатых фамилий, выкладывал за свое тепленькое местечко кругленькую сумму — и, как легко догадаться, с надеждой быстро эти денежки вернуть. Пачкать руки, занимаясь самолично грязными делишками, он не желал и обычно передавал свои полномочия этому самому бальи второго ранга — сплошь и рядом личности сомнительной, со столь скверной репутацией, что перед ним закрывались двери домов всех маломальски добропорядочных буржуа. Мало того, у жителей Нидерландов имела хождение уже не раз слышанная д'Артаньяном поговорка: «Продажен, как бальи».
Такое положение дел позволяло человеку предприимчивому враз обернуть ситуацию в свою пользу — как-никак у д'Артаньяна было при себе множество самых убедительных аргументов круглой формы, отчеканенных из испанского золота…
В ратуше его, предварительно отобрав-таки шпагу, незамедлительно провели в комнату, где за пустым, не оскверненным ни единой казенной бумажкой столом восседал рослый толстяк в богатой одежде, с физиономией спесивой и недоброжелательной. Стражники остались за дверью, но Ван Бекелар последовал за ним и встал обок стола с таким видом, словно подозревал д'Артаньяна в намерении вцепиться зубами в глотку сановника за столом. Тот, сверля д'Артаньяна неприязненным взглядом маленьких глазок, сказал:
— Я — Ван дер Маркен, бальи города Зюдердама. А вы кто такой?
— Я? — с простодушной улыбкой переспросил д'Артаньян. — я — шевалье де Лэг из Парижа, путешествую по своим делам…
— И у вас есть документы?
— Да, конечно… — сказал д'Артаньян. — Впрочем, нет… Они остались у моего слуги, одному богу ведомо, где этот болван сейчас шляется…
— Где вы остановились?
Не стоило, пожалуй что, наводить их на «Зваарте Зваан» — там уже мог побывать Атос или кто-то из заговорщиков. Д'Артаньян сокрушенно сказал:
— Не помню названия… Простите великодушно, но вашего языка я не знаю и не помню, как это название звучит… Запамятовал. Такая большая гостиница, в три этажа, с вывеской и трактиром внизу…
— Очень точное описание, — фыркнул бальи. — У нас в городе, знаете ли, много гостиниц в три этажа и с трактиром внизу… Значит, у вас нет бумаг, а названия гостиницы вы не помните… А знаете что? У нас, в Нидерландах, есть масса приспособлений, позволяющих освежить память даже самым рассеянным. У нас есть дыба, раскаленное железо, кнут, стол для растягивания… что там еще, Ван Бекелар?
— Воронки, чтобы лить воду в глотку ведрами, — с неприятной улыбкой добавил тот. — Тиски для пальцев рук и ног… Наши судейские различают пять степеней пытки, но могу вас заверить, незнакомец, что уже первая не содержит ничего приятного… А слышали ли вы о наших казнях? Мы нимало не отстаем от остальной Европы, вы не в каком-нибудь захолустье, а во вполне передовой стране! У нас привязывают к стулу и обезглавливают ударом сабли, сжигают живьем, закапывают опять-таки живьем, топят в бочке… Нуи вешают, конечно, как же без этого… Вы не могли не видеть виселицы, через какие бы ворота ни въехали в Зюдердам, — они у нас возле каждых ворот стоят…
— Да, я обратил внимание, — кивнул д'Артаньян. — Там еще болтались какие-то бедолаги, так что свободных крюков вроде бы не было…
— Ничего, — пообещал младший бальи. — Для вашей милости, так и быть, мы крюк освободим… Хотите познакомиться с магистром высоких дел?
— Это еще кто?
— В других странах этого господина вульгарно именуют палачом. Но вы в Нидерландах, незнакомец, здесь население тяготеет к высокому решительно во всем… У нас — магистр высоких дел. Этот господин славно умеет выкалывать глаза, брать щеки клещами, протыкать язык раскаленным железом, клейма класть…
Оба они старались произвести грознейшее впечатление. Но д'Артаньян, хотя и очутился в прескверной ситуации, падать духом отнюдь не торопился. «Комедианты, — подумал он с оттенком презрения. — Шуты гороховые. Видывал я такие ухватки! Я, господа мои, чуть ли не все парижские тюрьмы посетил, за исключением разве что Бастилии, меня и почище пугали. Незнакомы вы с парижскими полицейскими комиссарами, вот где людоеды! А вы по сравнению с ними — щенки писючие!»
— Господа, — сказал он вслух. — я слыхивал о пресловутом нидерландском гостеприимстве, но такого, право, все же не ожидал… Бога ради объясните, отчего вы намерены ко мне применить все эти премилые выдумки?
— Потому что вы — испанский шпион, — сурово сказал старший бальи. — я? — изумился без наигрыша д'Артаньян. — Вот уж навет, клянусь…
Он хотел было поклясться чем-то католическим, но вовремя вспомнил, что в протестантской стране это не только не поможет, но еще более укрепит их в подозрениях.
— Я — испанский шпион? — продолжал он, от души рассмеявшись. — Да кто вам сказал такую глупость?!
— У нас верные сведения, — многозначительно произнес старший бальи. — Советую вам сознаться самому, не доводя до печального знакомства с магистром высоких дел. Это, безусловно, смягчит вашу участь и сделает нас с вами добрыми друзьями… Мы умеем ценить искреннее раскаяние совсем еще молодого человека, которого запутали в свои сети какие-нибудь злокозненные иезуиты…
