Кэрри Гринберг - Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании
– А мне есть, что вспоминать?
– Ну, ты самый б-богатый и успешный фабрикант в округе. Я прикажу управляющему приготовить отчет…
– Ох, цифры – это такая скучища! – скривился Штайнберг. – А что-нибудь еще, что-нибудь стоящее?
– Нет, – честно ответила Берта.
– Тогда лучше не надо, – замялся он. – Память – дело-то хорошее, но… давайте так и оставим, а? Мне нравится неопределенность. Если ничего не знаешь в точности, возможно абсолютно все.
– И что же ты будешь делать? – совсем растерялся сын.
– На первых порах укачу с вами в Вену. Прошвырнемся по кабаре, в оперу заскочим, накупим красивых платьев твоей невесте. Что-то ты ее совсем не балуешь обновками, а ведь какая миленькая барышня, – и Штайнберг ущипнул за щеку Изабель, которая дала себе зарок уже ничему не удивляться. – А потом я хочу посмотреть мир. Удивительно, как я до этого раньше не додумался.
Берта подмигнула брату.
– По-моему, мы уже достаточно взрослые дети, чтобы позволить отцу вести себя так, как ему заблагорассудится.
Поколебавшись, Леонард согласился, а Берта как бы невзначай пододвинула Изабель чашку крови. Когда та взглянула на нее недоверчиво, то увидела, что уголки губ Берты чуть приподнялись. И тут же опустились, потому что в кухню буквально ввалилась Мастер, роняя исписанные листы бумаги. Обвела подданных затравленным взглядом и телепатически взмолилась о помощи, но Эвике ее уже догнала.
– А здесь они что натворили? – обреченно прошептала Эржбета, вытаскивая из волос паутину. – Ну, хорошо, я верю, что они привезли с собой ручную моль, которая уничтожила портьеры. И что вся эта орава каталась по перилам, покуда парадная лестница не пришла в негодность. Но восточная стена почти разрушена. Они что, повыковыривали оттуда камни? Зачем?
– На память взяли, – сказала Гизела, меланхолически обмахиваясь газетой, – тем более что камни были полудрагоценные. Мы их специально туда вставили для красоты.
Берте подумалось, что членские взносы в Совете придется поднять как минимум в пять раз. Только так Мастера смогут расплатиться с графом… в ближайшие двадцать лет.
– Я вышлю чек, – пообещала Эржбета, пятясь к выходу.
– И поскорее! Чтоб мы покончили с ремонтом к моей свадьбе! – крикнула ей вдогонку Эвике.
Обрадованная Гизела кинулась ее поздравлять, а когда девушки обнялись, успела что-то шепнуть Эвике на ухо, и та бросила на Берту озорной взгляд. И сразу же заметила, что Леонард и Изабель держатся за руки. Поморщилась, но вслух ничего не сказала. Когда самой хорошо, чужое счастье глаза не колет. А как только увидела Уолтера, который заплетающимся языком учил графа петь «Боже, храни королеву», от недовольства не осталось и следа.
Обняв невесту, англичанин обвел глазами всю немертвую компанию и подумал, что почти неделю назад он приехал сюда в надежде отыскать хотя бы одного, пусть и самого лядащего, упыря, а теперь он с ними хоть и косвенно, но породнился.
Какая получится книга! Конечно, придется убрать все упоминания о мытье посуды, и об инфузориях, и, пожалуй, о Берте Штайнберг, которая в противном случае отыщет его, вставит авторучку в одно ухо и вытащит из другого. С нее станется. Но поймав сумрачный взгляд вампирши, Уолтер решил, что уж лучше сосватать эту идейку кому-нибудь еще. Взять хотя бы этого ирландца, директора театра «Лицеум». Как там его? Стокер? Тоже вроде фольклором интересуется. Вот-вот, ему. А с Уолтера хватит и того, что оный фольклор будет регулярно гостить у него по выходным.
– Перед тем, как все разъедутся, приглашаю вас наверх, праздновать, – позвал граф, который слегка покачивался и весь светился радушием. – Берта, ты куришь?
Вопрос застал ее врасплох.
– Я? Н-нет, что вы! Да у меня вообще вредных привычек нет никаких, – зачем-то добавила вампирша.
– Жаль, а то я хотел угостить тебя хорошими сигарами.
Берта сочувственно посмотрела на Гизелу – сначала умерла, потом жених бросил ее ради Изабель, теперь еще и отец допился до розовых нетопырей. Но виконтесса и бровью не повела.
– Гизи, вы с Бертой к нам присоединитесь? – спросил граф, пропуская вперед остальных гостей.
– Обязательно, папочка, – пропела виконтесса. – Вот только поговорим о своем, о женском.
– Тогда я не буду вам мешать, – деликатно улыбнулся он и закрыл дверь.
Да что же здесь происходит?!
Эпилог
Берта бросается вслед за ним и дергает за ручку. И еще раз, и еще. Дверь не поддается. Ее заперли снаружи. Можно вышибить плечом, но такое самоуправство в чужом доме, который никогда не станет родным, но как же отсюда выбраться? Прежде чем Гизела поймет, что никакой она не рыцарь, а трусливая девчонка, которая и любить-то умеет только исподтишка. Прежде чем пробьет полночь, и она превратится в крысу.
За спиной раздаются шаги, но она не оборачивается. Ей страшно, как никогда.
Страшно, что если оглянется, то увидит груду монет на столе, покрытом бархатной скатертью.
– Мне жаль, – шепчет она, когда Гизела обнимает ее за плечи.
– И мне. Папа никогда не угощал меня сигарами.
– Я испортила твою сказку. Ты ожидала принца на белом коне…
– …а явилась принцесса…
– … вообще без коня.
– Не будем устраивать трагедию из-за одного непарнокопытного.
Дальше терпеть невозможно, и как только Берта оборачивается, она замечает и золото, и силуэты на фоне камина, но они тают в черных зеркалах. Отражается лишь девушка в форменном платье, с растрепанными волосами и недоверчивым взглядом исподлобья, который понемногу превращается в удивленный. Ни доспехов, ни даже самого заурядного меча. Только она сама. Впервые в жизни она видит себя. А затем закрывает глаза и слышит шорох слов. Сказка распадается на частицы и собирается заново.
…И жили они если не счастливо, то хотя бы очень, очень долго.
