Артур Дойл - Сэр Найджел Лоринг
Внезапно в просвете среди редеющих шеренг появился могучий воин в черном, несущий золотое знамя. Он бросил драгоценную ношу какому-то оруженосцу, и тот поскакал с ним прочь. Англичане, словно свора гончих, повисших на крупе оленя, с воплем рванулась за орифламмой, но путь им преградил воин в черном. Громовым голосом он воззвал «Шарни! Шарни! a la rescousse!*» [На выручку! (франц.).] – и под ударом его топора тут же пал сэр Реджиналд Кобем, а за ним и гасконец де Клиссон. Следующий удар обрушился на Найджела, и тот упал на круп коня, однако меч Чандоса тут же пронзил французу нашейник и вошел ему в глотку. Жоффруа де Шарни пал, однако орифламма была спасена.
Оглушенный ударом Найджел удержался в седле, и окровавленный Поммерс вынес его вперед вместе с остальными. Теперь французская конница бежала по-настоящему: только одна не потерявшая присутствия духа кучка рыцарей прочно удерживала позицию, словно скала над бушующим прибоем, и разила без разбору всех, кто пытался к ним прорваться, будь то враги или свои. Орифламму унесли, унесли и лазурно-серебряный стяг, но на поле еще оставались отчаянные смельчаки, готовые биться насмерть. В схватке с ними можно было стяжать честь и славу. Принц и его свита развернули на них своих коней, тогда как остальные английские всадники стремительно понеслись вдогонку за бегущим противником, чтобы захватить пленных и обеспечить себе выкуп. Благородному духу претит сама мысль искать денег, пока еще не повержены все враги и есть с кем сразиться и прославить свое имя. Поэтому Одли, Чандос и другие тотчас вступили в ожесточенную схватку с упорным противником. Горстка французов сопротивлялась долго и неистово. Люди валились наземь не от ран, а просто от изнеможения.
Найджела, который не оставлял свое место возле Чандоса, стремительно атаковал низкорослый широкоплечий воин на невысокой крепкой кобыле, но тут Поммерс в остервенении поднялся на дыбы и передними копытами поверг лошадь француза на землю. Падая, всадник успел схватить Найджела за руку и увлек его за собой: оба покатились по траве прямо под бьющими копытами, но Найджел оказался сверху, и его короткий меч сверкнул над забралом почти бездыханного француза.
– Je me rends! Je me rends!* [Сдаюсь! Сдаюсь! (франц.).] – только и смог вымолвить тот.
На миг в голове у Найджела мелькнула мысль о богатом выкупе. Благородная кобыла, золотые блестки на доспехах – все говорило о том, что поверженный рыцарь – человек состоятельный. Только пусть этим займутся другие! Осталось еще столько дела! Неужели он покинет Принца и своего благородного господина ради поживы? Не поведет же он пленника в тыл, когда честь призывает его быть впереди? Шатаясь, он поднялся на ноги, ухватился за гриву Поммерса и вскочил в седло.
Минутой позже он снова был подле Чандоса, и они вместе прорвались через последние ряды доблестного отряда французов, храбро сражавшихся до самого конца. Позади них лежала длинная полоса земли, усеянная телами мертвых и раненых. А впереди по всей широкой равнине, насколько хватало глаз, англичане преследовали бегущих.
Принц натянул поводья, остановил коня и поднял забрало; вокруг него тотчас собралась свита. В воздухе мелькало оружие, раздавались ликующие победные крики.
– Ну так как, Джон? – с улыбкой обратился Принц к Чандосу, утирая потное лицо голой рукой. – Как дела?
– Пустяки, добрый сэр, ушиблена рука и копьем задето плечо. А вы, ваше высочество? Надеюсь, вы остались невредимы?
– По правде сказать, Джон, не представляю себе, как до меня кто-нибудь мог добраться, если с одной стороны были вы, а с другой Одли. Только вот беда, сэр Джеймс ранен, и, боюсь, тяжело.
Доблестный лорд Одли лежал на земле, изо всех щелей его измятых доспехов сочилась кровь. Четверо его храбрых оруженосцев – Даттон из Даттона, Делз из Доддингтона, Фаулхерст из Кру, Хокстон из Уэйнхила, – сами усталые и израненные, но забывшие обо всем на свете, кроме беды своего господина, сняли с него шлем и поливали водой бледное окровавленное лицо.
Одли поднял на Принца сверкающий взгляд.
– Благодарю, ваше высочество, что вы снизошли до столь скромного рыцаря, как я, – произнес он слабым голосом.
Принц спешился и склонился над ним.
– Я высоко ценю вас, Джеймс, – проговорил он. – Сегодня ваша доблесть вознесла вашу славу и доброе имя превыше нас всех, а ваша отвага показала, что вы храбрейший из рыцарей.
– Ваше высочество, – пробормотал раненый, – вы вольны говорить, что пожелаете. А я – я хотел бы, чтобы все было именно так.
– Джеймс, – продолжал принц, – отныне я делаю вас рыцарем своего двора и жалую вам пятьсот марок ежегодного дохода из моей казны в Англии.
– Ваше высочество, – отвечал рыцарь, – да поможет мне Бог оказаться достойным состояния, которым вы меня одарили. Я всегда буду вашим рыцарем, а вот деньги я, с вашего соизволения поделю меж четырех своих оруженосцев – это они принесли ту славу, что выпала сегодня на мою долю.
Не успел он кончить, как голова его откинулась назад, и он, безмолвный, побелевший, распростерся на траве.
– Скорее воды! – закричал Принц. – Ведите сюда королевского лекаря: я готов потерять много людей, но только не доброго сэра Джеймса. А это что такое, Чандос?
Поперек дороги лежал рыцарь со сбитым на самые плечи шлемом. На его плаще и щите был отчетливо виден герб с красным грифоном.
– Это лазутчик Робер де Дюрас, – ответил Чандос.
– Ему повезло, его уже убили, – сердито заметил Принц. – Хьюберт, положите его на щит, и пусть четверо лучников отнесут тело в монастырь. Там положите его к ногам кардинала и скажите, что это ему приветствие от меня. А вы, Уолтер, поднимите мой штандарт вон над тем высоким кустом и прикажите там же поставить мой шатер, чтобы друзья знали, где меня искать.
Шум от бегущего французского войска и его преследователей уже затих вдалеке, и теперь по полю тянулись лишь группы усталых всадников, возвращавшихся назад. Впереди них брели их пленники. По всей равнине бродили лучники. Они потрошили седельные сумы убитых, снимали с них доспехи или разыскивали собственные стрелы.
Вдруг, когда Принц повернулся, чтобы пойти к кусту, возле которого он приказал разбить свою главную квартиру, позади него раздался страшный шум, и к нему бросилась целая толпа рыцарей и оруженосцев. Они громко спорили и переругивались на английском и французском языках. В гуще толпы, прихрамывая, шел невысокий толстяк в доспехах с золотыми блестками. Он-то и был причиной раздоров: каждый тащил его к себе, и, казалось, его вот-вот разорвут на части.
– Пожалуйста, добрые господа, осторожнее, осторожнее! – умолял он. – Моего добра хватит на всех, зачем же вы так?
