Бернард Корнуэлл - Властелин Севера
— Восемьсот? — предположил я.
Мой друг кивнул.
— А у нас меньше трехсот.
— Боя не будет, — сказал я.
Рагнар вопросительно посмотрел на меня.
— Ивар умрет, — заверил я, — и на этом все кончится.
Я прикоснулся к рукояти Вздоха Змея, ощутив ладонью слегка выступающие края креста Хильды.
— Он умрет, — сказал я, дотронувшись до креста, — и Гутред будет править и будет говорить то, что ты ему прикажешь.
— Хочешь, я велю ему напасть на Эльфрика? — спросил Рагнар.
Я обдумал это предложение и ответил:
— Нет.
— Но почему?
— Беббанбург считается неприступным, и там нет задних ворот, какие имеются в Дунхолме. Кроме того, я хочу убить Эльфрика сам.
— А Альфред позволит тебе это сделать?
— Разумеется, — ответил я, хотя, по правде говоря, сомневался, что Альфред когда-нибудь дозволит мне такую роскошь.
Но я был уверен, что моя судьба — вернуться в Беббанбург, и верил в свое предназначение.
Я повернулся и уставился на деревню.
— Там все тихо?
— Да, — ответил Рагнар. — Они перестали молиться и теперь спят. Ты тоже должен поспать.
Я пошел обратно, но, прежде чем присоединиться к Гизеле, тихо отворил дверь церкви и увидел священников и монахов, которые спали при неярком свете нескольких свечей, мерцающих на алтаре. Один из них храпел, и я закрыл дверь так же тихо, как открыл ее.
* * *Меня разбудил на рассвете Ситрик, который колотил в дверь и кричал:
— Они здесь, мой господин! Они здесь!
— Кто здесь?
— Люди Ивара, мой господин!
— Где?
— Всадники, мой господин, на той стороне реки!
Всадников было около сотни, и они не пытались переправиться через брод. Я подумал, что их послали на северный берег Свале только затем, чтобы отрезать нам дорогу к бегству. Главные силы Ивара появятся с юга.
В то памятное туманное утро произошло еще кое-что. На рассвете в деревне раздались крики.
— В чем дело? — спросил я у Ситрика.
— Христиане чем-то очень расстроены, мой господин, — ответил он.
Я зашагал к церкви, где выяснил, что золотую раку с бородой святого Августина, драгоценный дар Альфреда Гутреду, украли. Она стояла на алтаре вместе с другими реликвиями, но ночью исчезла, и сейчас отец Хротверд громко вопил, стоя рядом с дырой, проделанной в глинобитной стене за алтарем. Здесь был и Гутред, который слушал жалобы аббата Эадреда — тот развивал мысль, что воровство есть знак недовольства Господа.
— Недовольства чем? — спросил Гутред.
— Язычниками, конечно! — выпалил Эадред.
Отец Хротверд раскачивался взад-вперед, ломая руки и взывая к своему богу, чтобы тот послал с небес отмщение вору, осквернившему церковь и похитившему драгоценную реликвию.
— Укажи нам на преступника, Господи! — кричал он.
Потом увидел меня и, очевидно, решил, что получил знак свыше.
— Это он! — выпалил Хротверд, указывая на меня.
— Это ты украл? — спросил Гутред.
— Нет, мой господин, — ответил я.
— Это он! — повторил Хротверд.
— Ты должен обыскать всех язычников, — сказал Эадред Гутреду, — потому что, если реликвия не найдется, мой господин, наше поражение неизбежно. Ивар сокрушит нас в наказание за такой грех. То будет для нас Господней карой.
Мне такая кара показалась странной: ну как можно из-за украденной реликвии разрешить язычнику датчанину победить христианского короля. Но пророчество священника отчасти сбылось, потому что в середине утра (церковь все еще обыскивали в тщетных попытках найти раку) один из людей Рагнара принес весть о приближении армии Ивара.
Они явились с юга и уже выстроили «стену щитов» в полумиле от маленького войска Рагнара.
Теперь пришла пора выступить и нам.
Гутред и я уже были в кольчугах, наши кони стояли под седлом, нам оставалось только поехать на север, чтобы присоединиться к «стене щитов» Рагнара. Но Гутред нервничал из-за утраты реликвии. Когда мы вышли из церкви, он отвел меня в сторону.
— Ты спрашивал Рагнара, не он ли взял раку? — умоляющим тоном осведомился он. — Спрашивал, не сделал ли это кто-нибудь из его людей?
— Рагнар ничего не брал, — пренебрежительно бросил я. — А если хочешь найти виновного, обыщи их.
Я указал на Айдана и его всадников. Теперь, когда Ивар был близко, им не терпелось двинуться на север. Но они не осмеливались уйти, пока люди Ивара преграждали брод через Свале. Гутред просил их присоединиться к «стене щитов», но эти трусы отказались и теперь ждали возможности спастись.
— Нет, христианин не украл бы священную реликвию! — воскликнул Хротверд. — Это преступление совершил язычник!
Гутред был перепуган. Он все еще верил в магию христианства и посчитал кражу раки предзнаменованием беды. Он явно сомневался, что это дело рук Айдана, но, с другой стороны, не знал, кого вообще подозревать. Поэтому я облегчил ему задачу.
Я подозвал Финана и Ситрика, которые ожидали меня, чтобы сопровождать к «стене щитов».
— Этот человек, — сказал я Гутреду, указывая на Финана, — христианин. Так ведь, Финан?
— Да, мой господин, я христианин.
— И вдобавок он ирландец, — продолжил я, — а все знают, что ирландцы обладают даром ясновидения.
Финан, который обладал этим даром не больше, чем я, постарался принять загадочный вид.
— Он обязательно найдет твою реликвию, — пообещал я.
— Найдешь? — жадно спросил Гутред.
— Да, мой господин, — уверенно ответил Финан.
— Сделай это, Финан, — сказал я, — а я пока убью Ивара. И приведи к нам преступника, как только его найдешь.
— Будет исполнено, мой господин, — ответил он.
Слуга привел мне коня.
— Твой ирландец и в самом деле сможет отыскать реликвию? — спросил Гутред.
— Если Финан не доставит тебе и пропавшую раку, и вора, — сказал я достаточно громко, чтобы меня слышала дюжина человек, — тогда я отдам церкви все свое серебро, мой господин, отдам ей кольчугу, шлем, браслеты и мечи. Финан — ирландец, а все ирландцы обладают таинственным даром.
Я посмотрел на Хротверда.
— Ты слышал это, священник? Я пообещал отдать все свое состояние церкви, если Финан не найдет вора!
Хротверд ничего не ответил, только сердито уставился на меня. Однако данное прилюдно обещание свидетельствовало о моей невиновности, поэтому он удовольствовался тем, что сплюнул на землю возле копыт моего скакуна.
Гизела, которая пришла подержать поводья моего коня, была вынуждена сделать шаг в сторону, чтобы плевок не попал в нее. Она дотронулась до моей руки, когда я поправил подпругу, и негромко спросила:
