Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
— За славное будущее! — провозгласил генерал Акира.
— За окончание позорного прошлого и за конец Срединного царства! — поддержал коллегу генерал Юкико.
Они выпили.
— Войдите! — пролаял генерал Акира, повернувшись к двери.
Дверь открылась, и перед ними предстал молодой капрал из Шанхая. Юноша шагнул в комнату, щелкнул каблуками и уставился в пол, не осмеливаясь поднять глаза.
— Говори! — приказал генерал Акира.
— Ваше благородие, капрал Миното прибыл по вашему приказанию.
— Ага, вот как? — Генерал Юкико сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате. — Явился, значит?
Солдат на секунду поднял взгляд и тут же снова опустил его к носкам начищенных ботинок.
— Так точно, господин генерал.
Капралу Миното казалось, что два генерала кружат вокруг него, словно хищные рыбы. Ему стало не по себе, и холод, как и тогда, в Шанхае, пронизал его до самых костей. Он никогда не хотел быть солдатом и согласился пойти на службу только в угоду властному и могущественному отцу. Армия была ему отвратительна, как уродливая сестра, а два эти генерала, столь неожиданно вторгшиеся в его жизнь, нагоняли страх.
Внезапно Миното почувствовал острую боль в ноге — один из генералов ударил его носком тяжелого ботинка.
Генерал Акира пнул капрала еще раз, и на сей раз удар пришелся под колено. Но раньше, чем капрал успел упасть на пол, генерал Юкико схватил его за волосы и, сильно сжав челюсти, заставил открыть рот. После этого генерал Акира ухватил длинным пинцетом язык молодого человека, вытащил изо рта и провел по нему скальпелем, разрезав язык надвое по всей его длине.
Рот капрала наполнился кровью, а позади глазных яблок взорвалась чудовищная боль. Он пытался что-то сказать, но две змеи, в которые превратился его язык, безвольно лежали на зубах. И ни одним звуком вопль немыслимого ужаса, звучавший в его мозгу, не вырвался наружу.
— Закрой рот, солдат! — приказал генерал Акира. — Тебе разрезали всего лишь язык, а не глотку. Проглоти кровь и живи дальше. Ты больше не сможешь нормально разговаривать и громко кричать, но, в конце концов, каждый из нас должен приносить определенные жертвы ради славы великой Японии.
Генерал Акира посмотрел на генерала Юкико, и они обменялись улыбками.
— Я думаю, у нас появился наш пропавший без вести. Как по-вашему?
— И он был захвачен китайцами на восточном конце моста.
— Подобное не может остаться безнаказанным. Похищение солдата японской императорской армии является оскорблением всей японской нации!
Генерал Акира вызвал адъютанта.
— Заберите этого предателя и отведите в каморку под третьим пролетом моста, где мы были вчера. Оставайтесь с ним. Он не должен выходить оттуда, и вас никто не должен видеть. Все понятно?
Адъютант обхватил беспомощного капрала Миното за талию и поставил на ноги.
— Так точно, генерал! — отрапортовал он и поволок несчастного из комнаты.
— Итак, первый ход сделан, — проговорил генерал Акира, достав из письменного стола документ. — Переходим ко второму.
В тот же день, вызвав смятение в рядах гоминьдановских войск, охранявших восточный конец моста Марко Поло, генерал Акира и генерал Юкико в сопровождении четырех танков и батальона солдат перешли через мост и потребовали позвать к ним самого старшего из китайских офицеров.
Китайские солдаты подались назад, и вперед выступил генерал Чжан. Солнце садилось, поэтому он видел японцев лишь темными силуэтами на ослепительном фоне. Они были похожи на злых духов, которых исторгает само солнце. А затем они заговорили и потребовали вернуть какого-то солдата. Один из японцев плюнул на ботинки китайского генерала.
— Хватит! — сказал генерал Чжан на удивление сильным голосом. — Если солдат японской императорской армии действительно был похищен моими подчиненными, его вам вернут — живого и невредимого.
— Нет, не хватит! Это безобразие зашло уже слишком далеко. У нас имеются и другие требования, и, если они не будут удовлетворены, наши войска вторгнутся в Пекин, — заявил генерал Акира и вручил китайскому генералу официальный документ. В нем содержались требования запретить все антияпонские организации и прекратить любые действия, направленные против Японии в подконтрольных Гоминьдану городах. Кроме того, на Гоминьдан возлагалась вся полнота ответственности за похищение японского солдата, а от командующего 29-й китайской армией генерала Суна требовали принести публичные извинения.
Под документом стояла дата: 31 июля 1937 года.
Через шесть дней капрал Миното был все еще жив, и за это время ему пришлось претерпеть самые изощренные пытки, которые только сумели изобрести два японских генерала. Час за часом мучительное мычание несчастного наполняло каморку под сводом моста, и с каждым звуком, который вырывался из изуродованного рта юноши, на двух генералов накатывали новые приступы сладострастной ярости, и они подвергали беднягу еще более мучительным истязаниям. А тот принимал боль бессильно и покорно, как пальма принимает удары океанского ветра. Это пугало и еще больше возбуждало генералов.
В темноте крохотной комнатки под третьим пролетом моста Марко Поло они перешагнули через некий важный рубеж и понимали это. Исчезновение солдата дало им все необходимое, чтобы добиться от китайцев уступок, а вскоре после этого — вторгнуться в их древнюю столицу. И все же два генерала еще не были полностью удовлетворены. Они возвращались в камеру пыток снова и снова. С ними происходило что-то ужасное. Они превращались в зверей. Это «что-то» было отталкивающим, но при этом оно пело о былой славе и могуществе. В каморке под третьим пролетом моста Марко Поло творилось нечто, выходящее за все рамки — и человеческие, и божеские.
Генерал Акира и генерал Юкико не относились ни к деревенщине, ни к неотесанным работягам. Оба учились на Западе, оба поездили по миру, оба могли цитировать как Мильтона, так и великого японского поэта Башо[21]. Но ничто не могло сравниться с часами, проведенными в этой темной комнате, где такой же, как они, человек без слов молил их лишить его жизни, в то время как они причиняли его истерзанному телу все новую и новую боль. И каждый раз, поднимаясь на мост, они дивились тому, что солнце все так же светит, что ночь наступит точно в положенный срок, а еда, которую им подадут, будет такой же вкусной, как и вчера. Генералы пересекли черту, но знали об этом только они сами.
К концу недели генерал Чжан принял первые два требования, но заявил, что не может говорить от имени генерала Суна и поэтому не может принести официальных извинений или сделать какое-либо заявление от имени командования.
