Сергей Шведов - Золото императора
— Марцелин всего лишь посредник, — вздохнул Пордака. — Товар принадлежит другим людям. Это они назначили цену. Если вы не внесете деньги к полудню завтрашнего дня, то купцы из Сердики продадут его более покладистым покупателям. А вам придется объяснять божественному Валенту, почему его легионеры должны идти в битву голодными.
— За горло нас берешь, Пордака? — зловеще просипел побагровевший Петроний. — А если мы схватим твоих купцов и вытрясем из них все, до последнего зернышка?
— Я буду этому только рад, сиятельный магистр, — ласково улыбнулся всесильному тестю императора скромный нотарий. — Хорошее настроение божественного Валента для меня дороже всего золота мира. Вот только имен купцов я не знаю. Не знаю также, где они хранят свое зерно. А если ты, сиятельный Петроний, начнешь трясти всех подряд, то мы почти наверняка получим тот самый бунт городской черни, о котором уже упоминал император.
— Платить все равно придется, — мрачно изрек Софроний. — Другого зерна в городе нет, это я знаю совершенно точно.
— Как это «нет»?! — ахнул Арапсий. — А куда же оно подевалось?
— Слухи по городу ходят разные, — уклонился от прямого ответа Софроний. — Купцы ссылаются на бесчинства готов. А я подозреваю, что кто-то специально скупает зерно, чтобы перепродать его с большой выгодой.
В принципе, все высокородные мужи, сидящие за этим столом, приложили руку к тому, чтобы взвинтить цены на продовольствие. И извлекли из спекуляций немалую для себя выгоду. Но одно дело, когда на бедах народных наживаются чиновники первого ранга, и совсем другое, когда империю пытаются ощипать безродные купцы из отдаленной провинции. Конечно, если бы не прямой приказ божественного Валента запастись зерном в кратчайшие сроки, патрикии бы нашли управу на обнаглевших торгашей. Но в данной ситуации вопрос времени был наиважнейшим. Император, обеспокоенный положением дел во Фракии, не простит своим чиновникам задержки и спросит с них за нерасторопность полной мерой.
— Я смогу выделить только двадцать тысяч, — вздохнул Софроний, — больше у меня просто нет, магистры.
— А мы, по-твоему, в золоте купаемся, что ли? — взвился Арапсий. — Пятьдесят, префект, и ни денарием меньше. Речь идет о твоей голове. В конце концов, мятежник Руфин был твоим, а не моим другом. Если император об этом забыл, то я ему напомню.
— Так ведь и мне есть что вспомнить, сиятельный Арапсий, — ласково улыбнулся гостю хозяин. — Это ведь не я пользовался милостями комита Прокопия.
— Хватит, — веско сказал Петроний. — Сейчас не время вспоминать прежние промахи и обиды. Недостающую сумму ты, Софроний, возьмешь из казны. Ты, Арапсий, сделаешь то же самое. Мы покупаем зерно не для себя, а для армии. А в том, что это зерно подорожало, виноваты комиты Лупициан, Траян и Себастьян, а отнюдь не мы.
Магистру Арапсию такой расклад неожиданно понравился. В конце концов, император приказал закупить фураж и продовольствие, но точной суммы не обозначил. А зерно ведь может подорожать за ночь. Ну, скажем, еще на сто тысяч денариев, и тогда убытки, замаячившие было на горизонте, обернутся прибылью если не для империи, то, во всяком случае, для магистра Арапсия. А казна она на то и казна, чтобы скудеть и вновь пополняться усилиями всех подданных божественного Валента.
На встречу с прижимистыми купцами отправились все мужи, заинтересованные в сделке, кроме сиятельного Петрония, сославшегося на возраст и подагру. Собранную сумму пришлось погрузить в возок и прикрыть дерюжкой. Дабы не привлекать к себе внимания, Арапсий, Софроний и Пордака ехали верхом, в сопровождении всего лишь десятка преданных людей. Коварный Марцелин назначил магистрам встречу в районе, прилегающем к константинопольскому порту. Ничего удивительного в этом не было, поскольку именно там располагались хранилища не только для зерна, но и для всех прочих товаров, доставлявшихся из самых отдаленных уголков обширной империи.
— Самое обидное, — процедил Арапсий, — что нам придется оплатить товар, скупленный негодяями на рынках Константинополя и ближайших городов. Этот твой Марцелин спекулянт и мошенник. А купцов из Сердики он просто выдумал.
К счастью или, наоборот, к несчастью, купцы из Сердики оказались явью. Это были молодые люди с ухватками скорее военных, чем торговцев. Оба говорили на латыни, но с сильным венедским акцентом. Софрония особенно поразил один из варваров, темноволосый, с большими карими глазами. На сиятельных константинопольских мужей он смотрел так, словно пытался выведать самые потаенные их мысли. Арапсий, всю дорогу поливавший наглых купцов последними словами, почему-то умолк и скромно присел на лавку, придвинутую расторопным Марцелином. Последний с блеском выполнил роль посредника. Он единственный говорил без умолку. Все остальные больше помалкивали, недружелюбно поглядывая друг на друга.
— Деньги при нас, — сказал Пордака, которому надоело выслушивать льстивые речи Марцелина.
— Если сиятельные мужи не будут возражать, — вскинулся посредник, — то мы готовы проводить их в хранилище, и они собственными глазами могут убедиться в честности моих уважаемых партнеров. Зерно у нас первоклассное, и уж конечно, оно стоит тех денег, которые мы с вас запросили.
У Апраксия на этот счет было свое мнение, и он уже собрался высказать его вслух, но, взглянув на темноволосого варвара, передумал. Осмотр хранилища не занял много времени, так, во всяком случае, показалось Софронию. Да и что там, собственно, было смотреть. Марцелин, в подтверждение собственных слов, даже сжевал на глазах у изумленных патрикиев горсть овса и предложил несколько зерен сиятельному Апраксию.
— Я что, лошадь, по-твоему? — обиделся магистр и твердой поступью направился к выходу.
— Так мне ставить императорскую печать на ворота, сиятельный? — спросил Марцелин у Софрония, закрывая створки.
— Ставь, — небрежно бросил через плечо префект. — Товар куплен.
Император Валент был ошеломлен суммой, которую его расторопные чиновники потратили на приобретение продовольствия и фуража для армии, выступающей в поход. Более того, он заподозрил сиятельных магистров в нечистоплотности. И не стал скрывать своих подозрений от присутствующих. Особенно досталось от божественного Валента магистру Петронию, которого он обозвал при всех выжившим из ума старцем.
— Мне нечем платить легионерам, а вы, магистры, выбрасываете на ветер четыреста тысяч денариев из казны и еще ждете от меня благодарности.
— А почему четыреста? — растерянно произнес Петроний, кося глазом на притихшего Арапсия.
