Джон Боуман - Остров Демонов
Теперь взгляд Роберваля стал отчетливо подозрительным.
— Ты слишком многого хочешь! Что бы это значило?
ГЛАВА 10
Роберваль как влитой держался в седле, ощущая свое тело неестественно маленьким внутри крупных складок оранжевого бархата и желтого сатина. Позади него в своем сером камзоле с серебряными пуговицами ехал Турнон; Роберваль старался не смотреть на маркиза, чтобы не выдать внутреннего торжества.
Копыта лошадей стучали по мостовой между рядами лип, а впереди маячил почти нереальный из-за собранных в нем богатств новый замок Франциска I, Фонтенбло — украшение Франции и предмет зависти остального мира.
Робервалю сделалось душно, ему хотелось расстегнуть камзол; но он не сделал этого, а попытался дышать более глубоко и часто.
— Нервишки, дядя? — спросил Турнон. После того, как Роберваль согласился на его условия, маркиз не упускал случая называть его так, причем делал это с иронией, досаждавшей Робервалю (тому казалось, что этим более старший маркиз намекает на его низкое положение. — Расслабься. Ты увидишь, король — чудесный человек, уверяю тебя.
Роберваль не ответил. Он еще сильнее сжался, когда лошади въехали в Овальный двор. Его поразила роскошно одетая стража и шеренга лакеев. Когда один из слуг подошел, чтобы помочь им спешиться, Роберваль так разволновался, что поставил ногу мимо стремени и полетел наземь, сбивая с ног лакея. Он сильно ударился подбородком, но даже не посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его платье не порвано. С досады он оттолкнул от себя лакея.
— Должно быть, бедняга здорово струхнул, если стал таким неуклюжим, — заметил Турнон, изящно слезая с лошади.
Роберваль заметил ухмылки стражи и покраснел от стыда и злости. Он с удовольствием бы переломил хребет проклятому старикашке, но что он будет делать без Турнона в этом запретном мире, где даже слуги презирают его? Он отступил назад, пропуская Турнона, и начал вслед за ним подниматься по лестнице.
Длинная галерея выглядела удивительно соразмерной. Вдоль нее по обе стороны замерли колоссальные статуи богов и богинь, по стенам между ними висели картины. Потолок, обрамленный позолоченным карнизом, был расписан итальянскими мастерами. Небольшие окна с глубокими амбразурами по одной стене выходили в сад, а по другой — на пруд, украшенный изящным мраморным фонтаном.
У Роберваля и вовсе сперло дыхание, и он лишь изредка бросал осторожные взгляды на окружающее великолепие. Он был обеспокоен огромным количеством дам, великолепно одетых и украшенных драгоценностями, которые приветствовали Турнона, останавливались, чтобы разглядеть его самого, и начинали перешептываться за их спинами. Теперь он жалел, что не послушал жену, которая предлагала надеть камзол из черного бархата: ему показалось, что все обсуждали его платье оранжевых и желтых оттенков.
Внезапно Турнон остановился.
— Извини меня, дядя, я должен поговорить со своим другом.
Роберваль вцепился в рукав Турнона.
— Не оставляйте меня, — его голос был хриплым, и он не мог скрыть своего ужаса.
Турнон засмеялся.
— Господи, это не страшнее, чем первая брачная ночь для твоей племянницы! Идем, скорее покончим с этим! — он взял Роберваля под руку и повел прямо к открытым дверям, за которыми находился огромный тронный зал. Турнон сообщил их имена герольду, который повторил вслух, делая ударения на титулах.
— Шарль де Турнон — виконт де Бопре, маркиз де Турнон, кавалер ордена Святого Михаила и ордена Золотого Руна, — а далее тоном, который показался Робервалю менее почтительным, продолжил, — Жан Франсуа де ла Рош, мессир де Роберваль.
Его ноги отказывались идти. Роберваль застыл, судорожно глотая воздух и молясь о том, чтобы скорее убраться из этого места, доставлявшего ему столько мучений. Турнон потянул его за руку.
— Дядя! — проворчал он, и Роберваль позволил ввести себя во внутреннюю галерею, заполненную народом. Здесь ему стало немного легче, потому что все взгляды были обращены на огромный трон, осененный знаменами, стоявший на великолепном ковре из пурпурного бархата, и на закрытые двери.
Турнон кивал направо и налево, отвечая на приветствия.
— Это двойной праздник, — объяснил он Робервалю, — в ознаменование разгрома имперской армии в Пикардии и в честь возвращения моего друга Картье из Нового Света.
В этот момент заиграли трубы — и все голоса разом смолкли в напряженном ожидании.
— Монсеньер Генрих, дофин Франции, — объявил герольд и на одном дыхании продолжал: — Мадам Диана де Пуатье, сенешаль Нормандии.
В зал вошел юноша, на вид едва достигший семнадцати лет. Его смуглая кожа оттенялась костюмом, сияющим белизной от воротника до чулок. Но об руку с ним шла не юная девушка, а женщина такой красоты, что на какой-то момент Роберваль позабыл даже свои страхи. Она была одета в черное с серебром платье, а вся ее фигура казалась усыпанной алмазами; но прекраснее всего казались ее полуобнаженные грудь и плечи, приподнятый подбородок, безукоризненно правильный нос и тонкие брови.
— Смотри в оба, — тихо предупредил Турнон, а Роберваль почти подпрыгнул, так он был восхищен.
— Это и есть герцогиня? — прошептал он.
— Нет, когда появится герцогиня, тебе лучше не смотреть с таким восхищением на любовницу дофина. Это Диана де Пуатье. Сейчас она оплакивает смерть мужа.
— Неужели она любовница этого юноши?
— Совершенно точно, что она уже стала матерью, когда он родился. Ходят слухи, что она была любовницей короля до того, как стала любовницей его сына. Есть даже такие, кто считает, что она была любовницей всех королей, начиная с Людовика Святого. Говорят, она ведьма, околдовавшая дофина. Но разве это грех — обладать секретом вечной молодости? — отвечал Турнон.
В это время снова заговорил герольд:
— Екатерина Медичи, дофина Франции.
В зал в сопровождении дам вошла девушка со светлыми волосами, в великолепном костюме, немного напоминавшем мужской. Высоко подняв голову, она перешагнула пурпурный ковер, словно он был грязной лужей. Генрих и Диана сели справа от трона, а ее кресло стояло перед ними возле короля.
— Итальянка, жена дофина, — прошептал Турнон. — Весь двор чего-то ждет: Диана ждет, когда подрастет дофин, а Екатерина ждет, когда состарится Диана.
— Мадам Анна де Писсле, герцогиня д'Этамп, — возвестил герольд.
— Вот герцогиня, любовница короля.
Это была невысокая блондинка с широким лбом и ясными голубыми глазами — женщина, которая умела смеяться и знала, когда нужно смеяться! На голове у нее покоилась золотая диадема, отделанная сапфирами, а шею украшало ожерелье — опять же из сапфиров величиной с голубиные яйца.
