Биляна Срблянович - Саранча

Симич. Милан, мальчик, почему вы не работаете?

Милан. Так я же на пенсии. Разве папа вам не сказал?

Симич. Как на пенсии?! Сколько же вам лет?

Милан. Тридцать пять. Пенсия по инвалидности.

Симич. Но ведь вы не инвалид?!

Милан. У силовиков такое правило.

Симич. Бог знает что! А зачем вы вообще пошли в полицию? Кому же как не вам было работать по специальности!

Милан. Как я буду работать? А кто тогда позаботится об отце?

Симич. Не такой уж он беспомощный. Вы же юрист, а не шофер.

Милан. Нет, нет. Мой отец не может без помощи.

Симич. Почему это не может? Он даже младше меня.

Милан. Кроме того, я и не шофер. Просто я его иногда вожу. И жду. Если у меня есть время и если я не делаю что-нибудь другое.

Симич. Об этом я вас и спрашиваю, Милан. Почему вы не делаете что-нибудь другое?

В этот момент совсем близко открывается какая-то тяжелая дверь, совсем близко. Слышен старческий шум — много мужских голосов, взрывные согласные под которыми трещат вставные челюсти, покашливание, предвещающее рак легких, поспешные шаги в сторону туалета и обратно, приглушенные восклицания и изредка солидный, достойный тон. Шаги приближаются, среди них выделяется пара английских подошв, позвякивают металлические подковки, Симич и Милан уже на ногах.

Милан. Это они.

Едва он произнес это, как мимо них поспешно, но с важностью, не останавливаясь, проходит Академик Игнятович. Мимоходом бросает Милану.

Игнятович. Поехали.

Милан спешит за отцом. Симича никто не зовет. Милан обгоняет отца, придерживает перед ним входную дверь. Симич, остолбенев, кислым голосом произносит.

Симич. Павел…

Академик Игнятович оборачивается, неправдоподобно изображает удивление, притворяется, что не заметил друга, который несколько часов прождал его в холле, но притворяется умышленно неправдоподобно, чтобы всем было ясно, что он притворяется, да, он хочет, чтобы всем было ясно, что он притворяется.

Симич. Павел! А я?

Игнятович. А, ты еще здесь? Слушай, на этот раз ничего не вышло. Они тебя не поддержали, это все, что я могу сказать. Очень трудно. Много кандидатов.

Вполне возможно, что в этот момент Симич, вот так, на ногах, пережил небольшое кровоизлияние в мозг. Во всяком случае, похоже на это.

Игнятович. За тебя, брат, никто не проголосовал! А я воздержался. Чтобы не оказывать давления.

Симич жив, он двигается. Делает шаг вперед, в сторону друга, как-то угрожающе, потом замирает на месте.

Игнятович. Да что с тобой, что ты на меня так смотришь. Это же не конец света! Время есть, попытаешься в следующем году опять.

Академик Игнятович снова начинает движение в сторону выхода, оставляет Симича за спиной.

Игнятович. Послушай, это же академия, государственный институт самого высокого уровня, а не районная управа! Многие успели умереть в ожидании приема, а ты так…

Симич продолжает стоять на месте, Игнятовичи, отец и сын, уже почти вышли. В дверях академик оборачивается и бросает своему другу.

Игнятович. Эй, Милисав!

Симич (почти подбегает, как жалкая собачонка). Да?

Игнятович. Послушай, будь добр, назови какую-нибудь цифру?

Затемнение

Кухня в квартире Игнятовичей. Не очень просторная, но здесь хватает места для большого кухонного стола для семейного завтрака, правда семейные завтраки здесь не практикуются. Стол, стулья, буфет, стаканы, тарелки, картины и вышивки, цвет стен, паркет и плитка — все это такое, словно мгновение назад сошло со страниц романа Вельмар-Янкович. Но не будем утомлять описаниями. За столом Павле Игнятович, он курит трубку, пьет кофе и выстраивает систему для выигрыша в лото. Напротив него, тоже за столом, еще в пижаме, скривившись над стаканом сока и хлебом, намазанным джемом, сидит Алегра, ребенок с претензиями. Трубка дымит, ребенок кашляет, Игнятович этого не замечает.

Игнятович. Посмотрим: один, девять, четыре, семь. Один и девять, четыре и семь. Десять и одиннадцать. Рядом, не годится.

Дада, мать Алегры, в домашнем халате, под которым угадывается большой живот, содержащий плод размером с футбольный мяч, входит на кухню. Дада высокая и неприятно красивая. Она выглядит как женщина, которая всегда и в любом обществе красивее всех. Алегра кашляет еще раз, умышленно.

Дада. Папа!

Игнятович. А, детка, ты встала! Доброе утро. Я сварил кофе, возьми там, если хочешь.

Дада. Папа, вы же знаете, я не пью кофе.

Дада хватает свою дочь за руку, вместе со стулом отодвигает ее от стола и табачного дыма

Дада. И, кроме того, разве мы не договорились, при ребенке не курить? Разве Вам Милан не сказал?

Алегра, у которой настолько отвратительное имя, что мы постараемся его избегать, как по команде заходится в кашле. Игнятович словно только сейчас осознает, что девочка находится здесь.

Игнятович. Милан? Он мне ничего не говорил. Но если мешает, то я погашу.

Игнятович выбивает трубку в пепельницу, Дада, тоже раскашлявшись, берет пепельницу и с выражением преувеличенной брезгливости и какой-то детской злобы несет ее вытряхивать.

Дада. Меня удивляет, что он вам не сказал.

Игнятович. Да я же говорю тебе — ни слова! А ты, куколка моя, что ты дома делаешь? Давай-ка, отправляйся в школу, а то опоздаешь.

Дада. Папа, Алегра сегодня не идет в школу. Видите, она даже не одета.

Игнятович. А, не идет? Почему? Опять какой-нибудь праздник?

Дада. Не дай бог, чтобы это стало праздником. Ребенок болен, неужели не видите?

Когда Дада говорит, она говорит медленно. И слегка имитирует детский голос. Она тонким, писклявым голосом подчеркивает каждое слово.

Игнятович. Заболела? Что ты говоришь? Куколка дедушкина, подойди, дедушка на тебя посмотрит!

Дада хватает свою дочь за руку, хотя та и не собиралась подходить, чтобы дедушка на нее посмотрел. О чем и заявляет.

Алегра. Не пойду. Ненавижу запах табака. У меня аллергия.

Нужно ли говорить о том, что и ребенок говорит очень медленно. При этом имитируя детский голос, тонко, пискляво, подчеркивая каждое слово, так же как и мать. Игнятович смеется словно Дед Мороз. Смеется бесчувственным, искусственным смехом, он считает, что именно так и должен смеяться любой дедушка.

Игнятович. Ну, надо же, аллергия! Да ты просто немножко простудилась. А мороженого ты случайно не ела, признавайся дедушке?!

Алегра. Не дай бог, дедушка, какое мороженое! Ты же знаешь, у меня горло слабое!

Игнятович. Сердечко ты мое, какая же ты у меня умненькая. Как разговаривает, совсем как большая!

Игнятович смеется (как дедушка), приподнимается, чтобы поцеловать свою внучку в голову. Дада этого не любит, да и ребенок тоже не любит. Алегра, прячется за матерью, которая заслоняет ее своим телом с такой решительностью, словно у деда холера.

Алегра. Мама!

Дада. Папа, прошу вас… я бы хотела позавтракать!

Игнятович. А, ну конечно, располагайся!

Дада не двигается с места, она просто ждет, чтобы Игнятович вышел. Все же решается прокомментировать.

Дада. Изжога замучила.

Алегра, продолжая стоять за спиной матери, начинает хвататься за желудок.

Игнятович. Ну, дай тебе Бог здоровья! Как сказала бы моя покойная жена, значит ребеночек у тебя с волосами.

Дада. Какие волосы, о чем вы говорите? Я, знаете ли, все-таки думаю, что это гастрит.

Игнятович делает движение рукой по направлению к животу Дады Она, разумеется, тут же увертывается, поэтому Алегра теперь оказывается перед животом своей матери. Она покашливает. Игнятович замирает.

Игнятович. Вы обе иногда кажетесь мне похожими на какое-то тесто, которое из одной формы переваливается в другую.

Похожие книги на "Саранча", Биляна Срблянович читать полностью, без сокращений.

Биляна Срблянович - Кузнечики

Микки Спиллейн - Большое

Биляна Срблянович - Семейные

Биляна Срблянович -

Мария Фомальгаут - Время