Сергей Марков - Михаил Ульянов
— …Да как же мы останемся-то, Михаил Александрович, без нашей афиши, без символа?! — горячился Васьков.
— Как жили до 1968 года, когда её восстановили, так и будем жить, — отвечал устало Ульянов.
— Время было другое.
— Другое, другое…
— Я не хотел бы про это говорить, но у «Турандот» особенная, мистическая судьба: снял Евгений Рубенович Симонов спектакль — и его вскоре сняли с должности главного режиссёра и вообще…
— Вообще? — усмехнулся невесело Ульянов. — Да, только меня-то это никак не касаемо: я сам попросил соизволения уйти, сам ухожу…
— Пускай другой придёт режиссёр и разберётся, починит спектакль! А если спектакля не будет — и разбираться будет не с чем. Я принесу вам завтра свои соображения в письменном виде…
— Пиши на имя худсовета. Будет чем заняться. Только что я заявил в интервью, что вахтанговцы мусор из избы не выносят…
— Мы и не выносим. Но не надо убивать спектакль! Его уже нет в репертуаре! Декорации увезут на Магистральную, а потом и вовсе выкинут со склада на свалку. Вы знаете, что у нас нет больше декораций?
— Да знаю я…
— Я принесу вам открытое письмо.
— Давай неси. И шашку захвати.
— Простите, конечно, что я так темпераментно разговариваю. Но как ещё бороться?
— Со мной-то что бороться, Миша?..
Васьков вышел.
— А почему «Принцессу Турандот» сняли, Михаил Александрович? — поинтересовался я. — Это ведь действительно лицо Театра Вахтангова…
— Было лицом. Но с 1922 года, когда спектакль был поставлен, и театр, и жизнь, и вообще всё изменялось. Та манера многих уже не устраивает. Считается, что плохо идёт спектакль.
— Пустые залы?
— Нет, залы полные, народ идёт. Но кому-то нравится, кому-то нет, считают, что барахло, они сами себя этим знаменем запачкали, потому что недотягивают до высот… Да и тогда, в 1920-х, с высотами относительно было. Условно. Просто молодые они были, стоявшие у истоков, так сказать, нашего театра, двадцатилетние… Сейчас у нас «Собаку на сене» молодёжь играет. Примитивно довольно, но мы с Юрием Васильевичем Яковлевым и Юлией Константиновной Борисовой так играть уже не можем. Можем мастерить, а задохнуться от радости и счастья уже не можем. Это, кажется, Игорь Моисеев сказал, когда его спросили, может ли балерина танцевать и в зрелом, бальзаковском возрасте: танцевать-то может, только смотреть на это нельзя… Худсовет снял, голосовали двадцать человек за снятие и только трое — за то, чтобы оставить.
— А вы?
— Я как член коллектива против запрещения. Но как художественный руководитель не могу, оказавшись в полнейшем меньшинстве, наплевать на решение художественного совета. Формально, конечно, мог бы, потому что всё решаем мы с директором, но… Я раза три пересмотрел спектакль от начала до конца. И каждый раз говорил себе: ну жара нужно, энергии, молодости!.. Чистое решение должно быть, восторг… Я ведь тоже сравнительно недавно ещё играл — Бригеллу. Хотя нет, уже давно. Всё, кажется, было недавно… А на периферии «Турандот» никогда не понимали. Вот эту промежуточность между реальностью и театром не понимали и не принимали. Потому, может быть, что реальность наша такова… А Мишка Васьков — бузотёр, сейчас скандал устроит, как на профсоюзном собрании.
За несколько дней до этого Первый канал показал «Тихий Дон» — последнюю в жизни работу Сергея Бондарчука, Васьков в картине играл Кошевого.
— Как вам «Тихий Дон», Михаил Александрович? — поинтересовался я. — Смотрели?
— Смотрел. Честно говоря, я не понял, зачем это нужно было Сергею…
— Этого, кажется, никто не понял: Дельфин Форрест — такая Аксинья, что казачки, небось, плачут от смеха, как и чисто голубой Руперт Эверет — Григорий Мелехов. Это после глыбы Глебова и потрясающей Быстрицкой!..
— Не знаю. Плохого ничего говорить не хочу. Просто не знаю: зачем? То есть почему сын Фёдор взялся закончить картину — понятно, а вот Сергей…
— А вообще какой-нибудь телесериал из последних вам пришёлся по душе?
— Я не очень их смотрю — что-то говорят, говорят, взрывают, бегают, но все одинаковые какие-то… Был фильм о Есенине, с Сергеем Безруковым в главной роли. Я — за. Хотя многие ругали…
— Можно водички? — спросил я, давно поглядывая на целлофановую упаковку минеральной воды.
— Плохо тебе? — по-родственному улыбнулся вдруг, вновь став синеглазым, Ульянов. — То-то я гляжу, с каким вожделением ты взираешь на воду.
— Да, позволил вчера себе лишнего…
— Бери, конечно. Так на чём мы с тобой в прошлый раз остановились?
— На предателе Власове. А вот интересно, вы бы его сыграли?
— Была бы пьеса достойная, характеры убедительные, наполненные веществом, годным для лепки, — конечно, взялся бы. А почему нет? Я актёр. Был актёром…
— Зачем вы так? Вы сейчас где-нибудь снимаетесь?
— Нет. Не востребован стал современным кинематографом. Не только я. И Алёша Баталов уже не снимается, и Юра Яковлев, а актёры замечательные!..
…Когда Ульянова не станет, Алексей Баталов вспомнит:
«Его герой казался совершенно живым человеком. Ни на сцене, ни в кино он не выделывался, казалось, он не использует никакие приёмы, выразительные средства, а — живёт. Если просто перечислить роли Ульянова, такие разные, разноплановые, то сразу станет ясно, что это был необыкновенный актёр! Председатель-колхозник, главнокомандующий Жуков, Тевье-молочник, Бригелла, Цезарь, Понтий Пилат… И это один и тот же человек играет! Он совершенно незабываем с точки зрения человеческой, а главное, это был высочайшего уровня именно нашей, русской культуры актёр. Называйте его как угодно — мхатовским, вахтанговским… Михаил был такой актёр, который должен быть в этой культуре. Который может играть и Шекспира, и Достоевского, и Булгакова, и Вампилова, и Шукшина…»
И Юрий Яковлев вспомнит:
«…Незадолго до моего шестидесятилетия Михаил Александрович Ульянов, тогда уже художественный руководитель Театра Вахтангова, сказал: „Думаю возродить добрую традицию актёрских бенефисов. Начнём с тебя. Выбери любую пьесу, любую роль и любого режиссёра, которые тебе по душе“…
…На гастроли, помню, мы ездили весело… По пути в Болгарию кто-то сделал снимок, как мы дуемся в карты. Миша Ульянов в объектив не попал, но почему-то решил подписать мне мою фотографию. „Юрка! Желаю тебе всегда играть и выигрывать! Твой М. Ульянов“. Надпись передаёт наши тогдашние отношения и прекрасное настроение.
…Инсценировка бабелевской „Конармии“… Когда дело дошло до сцены стычки Хлебникова с Гулевым, которого играл Михаил Ульянов, мы стали импровизировать с такой отдачей, что Рубен Николаевич воскликнул:
— Боже мой! Как это прекрасно! Повторим эту сцену! Нет! Не надо… Так и зафиксируем! А драка получилась красивая… по-вахтанговски!..
Мудрый Самуил Яковлевич Маршак однажды так определил отличие Вахтанговского театра от других: „Привяжем камень к верёвке и станем раскручивать. У других театров будет красивое вращение, а у вахтанговцев — радуга пойдёт!“
…Среди дорогих мне автографов один хранится не на книжной полке, а на стене моего кабинета, чтобы всегда быть перед глазами. Надпись сделана на фотографии Михаилом Александровичем Ульяновым, одним из самых прославленных вахтанговцев моего поколения: актёром, режиссёром, художественным руководителем театра. Он — признанный лидер всей театральной братии — Союза театральных деятелей России.
С Михаилом Александровичем мы — антиподы. Нас словно специально подобрали в труппу, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах, ни в одной роли и ни в какой другой ипостаси (например, на общественном посту) мы бы не пересеклись.
Безумно интересно следить за судьбой ярко одарённого, редкостно трудолюбивого, умного, умеющего бесконечно совершенствовать себя человека. Годами, десятилетиями он восхищал меня качествами, которые во мне не слишком развиты или начисто отсутствуют.
Мы были с ним партнёрами только на сцене и лишь в пяти спектаклях: „Шестой этаж“, „Конармия“, „День-деньской“, „Гибель эскадры“ и „Принцесса Турандот“. В наших отношениях только одно тёмное пятно: Миша в роли вожака революционных матросов расстрелял меня — адмирала, не дрогнув. Всё прочее у нас — цепь пониманий и недоразумений, согласий и споров, но всегда — уважения и того особого родства, которое известно только в очень хороших театрах и только тем, кто отдал им жизнь.
За строками М. А. Ульянова — панорама нашей с ним творческой и личной судьбы:
„Юре — на добрую память о буйной младости и с сердечным пожеланием зрелых свершений. Я всегда удивляюсь твоему таланту.
С любовью М. Ульянов“.
Что ж, Миша, „любовью — за любовь“ и отвечу. Не знаю другого руководителя театра, который бы так заботился об актёрской занятости в ролях, достойных наших коллег. Ты ведь был инициатором моего бенефиса, предложил театру „Весельчаков“ Нила Саймона с превосходной, теперь уже любимой ролью для меня. Мне искренне жаль, что не случилось в своё время одарить и тебя автографом такой же душевной ценности…»
