Андрей Румянцев - Вампилов
Здание университета, одно из красивейших в городе, служившее когда-то питомцам института императора Николая I, затем пансиона благородных девиц, выходило фасадом на Ангару, на улицу, справедливо названную Вузовской набережной. Рядом с университетским зданием и сквериком располагались корпуса и зеленый уголок медицинского института. А если учесть, что напротив этих вузов манил зеленью роскошный сад имени Парижской коммуны, где с весны до холодов ранними вечерами играл духовой оркестр, а поближе к сумеркам — эстрадный оркестр на танцевальной площадке, то можно представить, как бурлила тут молодая жизнь.
Уже в первых студенческих рассказах Вампилов не мог не представить читателю и альма-матер, и городские улочки, и скверы, и знаменитую сибирскую реку. Один отрывочек из новеллы «Студент» хочется привести:
«Он сбежал по лестнице, быстро прошел прохладный сумеречный коридор, толчком распахнул дверь и на мгновение ослеп от резкого майского солнца.
День не жаркий, ветер ровный, бодрый, с запахом реки и черемух, без конца идут быстрые плотные тени. Напротив в сквере струится зеленый поток березовой листвы, за ней качается серебряная челка фонтана. Ветер бросает струи воды мимо каменной чаши, далеко на асфальт стелется белый водяной дым, под ним визжат, носятся голоногие девчонки.
Студент перешел улицу, в лотке у сонного небритого дяди купил сигарет и побрел вдоль сквера, лениво ступая на черную узорчатую тень чугунной ограды…
Река несется навстречу облакам, темная у того берега, здесь, под ногами, неправдоподобно прозрачная. С той стороны уютно-зеленое предместье, обросшее садами и аллеями, сползает к реке желтыми тропинками улиц… Река слепит солнцем, сияет голубизной. И шумят над головой молодые тополя…»
Обустроить Сашину жизнь в Иркутске помог брат. Михаил Валентинович был хорошо знаком товарищам Александра по студенческой группе, поэтому не составляло труда расспросить его, как они с Александром начинали житье-бытье в городе.
— Вначале мы сняли крохотную комнатку на улице Советской, — припомнил старший Вампилов.
— Это над центральным рынком…
— Да. А где-то в пятьдесят шестом, в конце года, или в самом начале пятьдесят седьмого переехали в предместье Глазково. В Иркутске у Копыловых, по матушкиной линии, жила родственница, бабушка Александра Федоровна Трифонова. Ее зять, фронтовик, построил в Глазкове капитальный дом на каменном фундаменте. Это улица 3-я Железнодорожная, 23. А во дворе усадьбы стоял флигель. Его-то по-родственному нам с Саней и сдали. Там, если помнишь, были маленькое крылечко, сени. Два окна выходили во двор, а одно — в сторону ангарской плотины. В домике — печка, к ней примыкала кухонька. У нас была переносная ширма, и когда приезжала наша бабушка Александра Африкановна, то она отгораживала этой ширмой местечко для себя. Стоял стол кухонный. Был еще один стол, Санин, с его бумагами, конспектами лекций, учебниками, этажерка с книгами, две кровати. Этажерку мы привезли из Кутулика.
Большая ценность была — проигрыватель и пластинки. Первые пластинки с серьезной музыкой Сане подарил Иннокентий Прокопьевич Копылов, наш дядя, матушкин брат. Помню, была запись — Мирон Полякин исполняет «Крейцерову сонату» Бетховена. Хорошей вещицей были вариации на тему песни «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Я покупал пластинки. Но больше — Саня.
До пятьдесят седьмого года я работал в университете на кафедре полезных ископаемых. А потом решил пойти в объединение «Сосновгеология» геологом-поисковиком.
— Помню, тебя месяцами не было в Иркутске.
— Да, я же работал в геологической партии, которая вела разведку урана. Только на зимние месяцы возвращался в город, все остальное время — в тайге. Да и зимой лабораторные работы велись чуть ли не сутками…
* * *С однокурсниками Александр сошелся сразу, на какой-то душевной волне. У Вампилова было особое обаяние — он притягивал сверстников, располагал к себе в первые же минуты общения. Впрочем, обращусь к своим записям, повествующим о первых днях нашей совместной… пока еще не учебы, а работы в аларском селе в сентябре 1955 года.
В студенческой группе было семеро парней и восемнадцать девушек. Днем мы копали картошку, а вот вечера ожидались каждым из нас с нетерпением. Как-то мы уже легли спать (а надо сказать, что никаких перегородок в доме не было, у одной стены на нарах спали девчата, а у другой, очень просторно, — парни), и Саня спросил, знает ли кто-нибудь поэта Сергея Есенина. Все только слышали его имя, а стихов не читали. По тем временам это было неудивительно. Книги Есенина в школьные библиотеки не допускали, его творчество не изучалось. В учебнике литературы для десятого класса, помнится, были помещены крохотный портрет поэта и несколько набранных мелким шрифтом строк о его жизни; грозные ярлыки «выразитель мелкобуржуазной крестьянской психологии» и «певец патриархальной Руси» пугали даже тех ребят, которые тянулись к поэзии.
В темноте притихшего дома Саня начал читать по памяти:
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
Он читал негромко и просто, будто сообщал близкому человеку что-то необходимое. В то же время каждая метафора, прерывистый ритм стиха, волнение автора, подчеркнутое паузами, — все это передавалось Саней чутко и точно:
Зерна глаз твоих осыпались… завяли…
Имя тонкое растаяло… как звук…
Нам открывалось что-то хрупкое, нежное и доверчивое. Никто не торопил чтеца, когда он заканчивал одно стихотворение и подбирал в уме другое. Никто не задавал ему вопросов. Мы были ошеломлены тем, что прошли мимо такого поэта, что есть среди нас, вчерашних школьников, человек, открывший заповедную есенинскую страну. Он читал стихи, которые выбрала его душа, и читал не раз, не два, а десятки раз, так что запомнил каждую драгоценную строчку, понял ее сокровенный смысл и красоту.
Мы слушали Саню и во второй вечер, и в третий…
Стоит сказать, с какими ровесниками свел Александра Вампилова университет. Все парни в группе выбрали филологическое отделение не по воле обстоятельств, а по душевному влечению. Самый старший из ребят, Борис Леонтьев, был особенным книгочеем. Все, что нравилось ему в поэтических сборниках разных авторов — от Сапфо и Катулла до Ахматовой и Пастернака, — он красиво переписывал тушью на мелованной бумаге и отлично переплетал. Обожал Лермонтова. Курсовую работу Бориса по творчеству поэта преподаватель приводил в пример, а его каверзные вопросы на семинаре по русской литературе заставляли того же наставника сердиться. Чувствительной натурой можно было назвать Вадима Гребенцова. В те годы он еще не мог отдать предпочтение одному из двух занятий: изучать словесность или совершенствоваться в музыке. Дело в том, что одновременно с учебой в университете он заканчивал музыкальное училище и был второй скрипкой в симфоническом оркестре Иркутской филармонии. Позже выбор определился. Получив диплом филолога, Вадим окончил консерваторию и посвятил себя воспитанию музыкантов.
Два увлечения были и у Игоря Петрова. Он окончил школу с золотой медалью. Не знаю, как в других науках, но в гуманитарных его знания были явно выше, чем обычные, школьные. Удивляло, что он, деревенский мальчишка, к восемнадцати годам научился играть чуть ли не на полдюжине музыкальных инструментов, в том числе и на фортепьяно. Именно вслед за Игорем пошли мы в университетский оркестр русских народных инструментов (Саша играл там на домре-приме); на четвертом курсе штатным руководителем этого оркестра стал Петров. Знал и любил музыку, как и литературу, Борис Кислов. Суждения его на ту и другую темы были вовсе не школярскими. После университета Кислов увлекся философией и стал доктором наук. Виталий Зоркин был парнем, так сказать, «реактивным». Казалось, он может пробить стену. Этот мечтал стать журналистом, точнее, фотожурналистом, и стал им, потому что имел для этого все необходимое. Быстро сходился с людьми, мог не только «заговорить» человека, но и выудить у него что-нибудь интересное, отлично фотографировал. Теперь он кандидат наук, учит молодых журналистов. Те, кто сегодня издает книги о Вампилове, снимает документальные ленты о нем, должны быть благодарны Виталию Зоркину: почти все фотографии Саши студенческих лет, использованные в этих книгах и фильмах, сделаны им. Я тоже мечтал и о журналистике, и о «писательстве». Окончив школу с серебряной медалью, поехал в Иркутск. Словом, всех нас свело неравнодушие к литературе.
Но у Саши это неравнодушие было иным, чем у других, особенным. Его чтение книг уже тогда можно было назвать «писательским». Например, в наших разговорах он никогда не спрашивал: «Помните такой-то роман, повесть, рассказ?» — имея в виду содержание произведения. Он обращался к нам:
