Сергей Бодров - Очень важная персона
— Ладно, Захаров. Мы тебя в обиду не дадим, — твердо сказал Шишкин. — Пора кончать с этой практикой.
— Родион Михайлович! — начал жаловаться другой председатель. — Облэнерго меня замучило. У меня коровник новый стоит, сплошной железобетон. Зимой, естественно, холодина. Ну, я поставил дополнительные рефлекторы для обогрева. Приезжает ихний представитель, орет, ногами топает — кто, мол, посмел тратить лишнюю энергию, когда идет борьба за экономию? Я говорю, у меня телята подохнут от такой экономии. А он: меня ваши телята не касаются, я отвечаю только за электричество. Грозит отключить…
— Поговорю, — поморщился, как от зубной боли, Шишкин.
Посмотрел на своего преемника Фокина.
— Как там у тебя?
— Да у него нормально! — ответил кто-то за Фокина.
— Опять луга пришло предписание распахать, — усмехнулся Михаил. — Хрена я им дам. Там сено такое накосил — букет!
В небе показался летящий человек. Это летел на дельтоплане новый директор птицефабрики.
— Николай! — задрав голову, крикнул Шишкин. — Вентиляторы-то как?
— Достал! — крикнул сверху директор.
— Приземлиться можешь?
— Лететь надо, пока ветер попутный!
— Ладно. Отчет не затягивай!
Николай сверху помахал рукой.
Шишкин довольно хмыкнул, опять повеселел, поднялся с бревна, и все мужики пошли гурьбой обедать. Председатель райисполкома обернулся и помахал рукой художнику. Дескать, помни о разговоре.
И веселый, с загоревшимися глазами, уверенно ступая по земле, шел в толпе председателей — крепких, много повидавших мужиков. И по всему было видно, что хорошо ему с ними и готов он драться за них до конца. То ли силы давала ему земля, то ли что еще.
А дома у Шишкиных обе женщины сидели в саду, в беседке, за накрытым столом, пили вишневку домашнего приготовления.
— Ох, дура я, дура, — сказала учительница музыки. — И как же это я не поняла? Это первый раз со мной такое. Сорвалась — приехала — нате вам!
— Ничего, — утешала ее Галина. — Ты еще молоденькая, у тебя вся жизнь впереди!
— Я тебе честно скажу, Галя, — учительница музыки решительно налила себе еще вишневки. — Он мне сразу понравился. Надежностью, что ли, от него веет. Мне вот в Москве надежности и не хватало. Как будто влюбилась я в него! Уж ты прости, пожалуйста!
Галина улыбнулась:
— Я тебя понимаю! Я вот двадцать лет замужем, а все в него влюблена.
— Счастливая ты!
— Мне все бабы завидуют. Хотя спокойной жизни у нас и не было. Куда только его не кидали! Только обживемся — переводят. Характер у него…
— Ох, какая я дура, — сказала Ирина, допивая вишневку. — Где ж мне жить теперь? У вас-то нельзя. Разговоры ведь всякие пойдут.
— Пойдут, — согласилась Галина. — Да ты не волнуйся. Пару дней побудешь, а там квартиру подыщут…
— Не сердись на меня, — попросила Ирина. Она сорвала веточку дикого хмеля. — Хорошо у вас тут…
Галина оперлась на руку и тихонько завела, прикрыв глаза:
— «Кари глазки, куда скрылись, куда скрылись от меня…»
— «Куда вы скрылись, где запропали, страдать заставили меня», — подхватила учительница музыки.
И женщины, обнявшись, протяжно пели, глядя на первые звезды, мигающие сквозь листья.
Несмотря на свое семейное положение и загруженность на работе, Родион Михайлович не бросил опеку над ценными, как он считал, кадрами. Поэтому ранним воскресным утром он и Ирина совершали верховую прогулку но живописным окрестностям.
И сцена эта была как из английской жизни. Мужчина и женщина верхом на породистых лошадях, и сами красивые и оживленные, и перелески, луга, рощи — тоже чудо как хороши. И воздух, был уже по-осеннему свеж, и краски ярки, и птицы сбивались в перелетные стаи. За спиной Шишкина висело охотничье ружье. Но он так и не снял его ни разу. И все это происходило у нас, в Нечерноземной полосе, и в общем-то, если задуматься, ничего не было в этом удивительного.
В отреставрированной мельнице уже работал трактир «У мельника». В воскресенье там шумела свадьба. Бывший рентгенолог Георгий, а теперь шеф-повар и главный распорядитель трактира, носился между гостями с подносами, на которых лежали цыплята-табака. На лице его было написано блаженство.
В открытом очаге на вертеле жарилось мясо, трое цыган играли на скрипках.
Молодые были счастливы. Гостей было много. Некоторые были с медалями и орденами. Отец жениха, маленький, щуплый комбайнер с загорелым лицом, застенчиво улыбался. На пиджаке у него висела звезда Героя Социалистического Труда.
— Заходи, заходи, — уговаривал он Шишкина. — Понимаешь, сына женю!
— Да я не знал… — улыбался Шишкин. — Не при параде… Ехали вот мимо.
Но Шишкина затащили к столу. Он поднял бокал с шампанским:
— За здоровье молодых! Горько!
Молодые встали, с удовольствием поцеловались. Шишкин выпил, налил еще один бокал:
— За здоровье родителей! Мы ими гордимся! Хочу, чтобы и они за вас не краснели! Горько!
И тут встали родители и, смахивая слезы, поцеловались.
— Я хочу сказать! — звонким голосом сказала невеста. — Я предлагаю тост за Родиона Михаиловича! Потому что жизнь у нас в районе стала гораздо интереснее! Вот у нас свадьба — а ни одного пьяного нету! Спасибо, Родион Михайлович!
Шишкин засмущался. Гости захлопали. Ирина заулыбалась.
— Да ладно… Чего там… — покраснел Шишкин и сел. — Что, на самом деле ни одного пьяного? — тихо спросил он у соседа. Тот кивнул.
Шишкин и Ира еще посидели на свадьбе, поговорили с людьми, послушали музыку, а потом незаметно, не прощаясь, по-английски, ушли
Ракитин и Шишкин стояли с удочками в руках на берегу реки.
— В общем кадрами сейчас мы обеспечены! — с воодушевлением делился своими радостями Шишкин.
— А рентгенолог где?
— Да рентгенологов я тебе десяток найду! А тут у человека талант! Что же ему в темноте сидеть!
Ни у кого не клевало.
— Сколько там у тебя на этой мельнице штата?
— Пять человек! — с гордостью ответил Шишкин.
— А полагается-то двадцать…
— Зачем же двадцать, если пять управляются?
— Ну, так ведь штатное расписание есть… Инструкция…
— А мы ее изменили, инструкцию, — спокойно сказал Шишкин.
— А зарплату они какую получают?
— Большую, — согласился Шишкин. — Так ведь работают люди. И население довольно!
Ракитин помолчал.
— Я вот в Венгрии был, — задумчиво сказал он. — В мотеле останавливался. Тут же закусочная и мастерская. И все это одна семья обслуживает. Тоже справляются…
— Вот видишь!
— А учительница музыки — что, все у тебя живет?
— Да нет, квартиру уже нашли, — беспечно ответил Шишкин.
— Больно долго искали.
— С жильем — проблема, — согласился Шишкин. — Искупаться, что ли?
— Холодно…
— Да вроде тепло…
— Это сверху тепло, а внизу холодно. Ты, Родион, подводные течения не учитываешь!
— Ты о чем? Не понимаю…
— Жалоба на тебя пришла.
— Какая?
— На пятнадцати листах!
Шишкина стукнуло как обухом по голове.
— Это кто же написал? — поразился он.
— Анонимная, — тихо сказал Ракитин. — Там и про ресторан, и про учительницу, и про то, что на лошади ездишь. Как помещик.
— Так это ж экономнее — на лошади-то… — растерянным шепотом сказал Шишкин. — И вообще я их с детства люблю, лошадей!..
— Вот и люби, а ездить не надо. Не раздражай людей, — шепотом ответил Ракитин.
— Да я ведь для людей стараюсь… — убитым голосом пролепетал Шишкин.
— А почему я тебя поддерживаю? Если б ты не для людей старался, ты бы уже на этом месте не сидел. После таких жалоб.
Шишкин промолчал.
— Не руби с плеча, — тихо попросил секретарь. — Похитрей будь. Подипломатичней. Это ж тебе не колхоз. Ты теперь представитель власти. Это политика, брат…
Мимо рыбаков ехал мальчишка на велосипеде.
— Зря вы тут ловите! — крикнул он. — Тут сроду не клевало! Надо к запруде идти!
Рыбаки смотали удочки и пошли вниз по течению.
Шишкин сидел у себя в кабинете. В какой-то странной и неудобной позе. Старался не шевелиться. И в этой позе он разговаривал со своим заместителем Матвеевым.
— Ты смотри, что у них получается, — тихо сказал Шишкин, ткнув в развернутые на столе два графика. — Кривая роста по нашему району идет вверх? — показал он на красивый график, выполненный чертежником.
— Вверх, — согласился Матвее», смотря на график.
— А на самом-то деле она вверх не идет? — показал' он на свой самодельный график.
— Не идет, — согласился Матвеев.
— Исходя из своей кривой, они и планируют нам свое задание?
— Планируют, — согласился Матвеев.
— А у нас-то возможности совсем другие! — сказал Шишкин. — Нам-то при нынешнем положении не до жиру, быть бы живу.
