Корней Чуковский - Бородуля
— Видите, я осталась жива!
Он посмотрел на нее недоверчиво, но уже не сопротивлялся, позволил ей кормить себя.
— Я умираю от голода, — сказал он, оправдываясь.
— Я не ел почти четыре дня…
После еды он заснул. Когда на следующее утро девушка вошла к нему в комнату, он встретил ее гораздо приветливее.
Он долго рассматривал ее лицо, наконец произнес:
— Теперь я вижу, что вы не шпионка: у вас такое круглое лицо!
Она покраснела и стала поить его чаем.
Человек и ведро
Между тем незнакомец, сброшенный с лестницы Екатериной Малявиной, так отчаянно дрыгал ногами, торчащими из снегового сугроба, что казалось, будто у него, по крайней мере, сорок четыре ноги.
Наконец после мучительных усилий он выкарабкался из сугроба и, помчавшись туда, где, по его догадке, должны быть ворота, со всего маху налетел на забор.
Неизвестно, чем кончились бы все эти муки, если бы навстречу ему не попалась сестра Сиволайнена, которая как раз в это время возвращалась из города.
— Это наше ведро! — закричала она. — Зачем ты взял наше ведро? Отдай сюда наше ведро.
И, схватив незнакомца за рукоятку ведра, словно слепую кобылу, она повела его в Особый отдел, не обращая внимания на его проклятия и вопли.
Агент Особого отдела перерезал веревку, опоясывающую стан незнакомца. Ведро со звоном полетело на пол, и под ведром оказалось страшное, безумное лицо — всклокоченные волосы, отмороженный нос, искаженные ужасом губы.
Это был почтенный негоциант Ян Шельмовский.
Накануне нового открытия
И вот потянулись блаженные дни.
Малявина поселилась на Лахте, сняла комнату неподалеку от станции и ежедневно целыми часами носилась по взморью на лыжах. А вечером шла к Бородуле.
Бородуля по-прежнему с утра до ночи сидел на полу и складывал какие-то железные трубки, причем по-прежнему был похож на ребенка, играющего в кубики под наблюдением любящей няньки.
— Что это вы делаете, Емельян Емельянович? — спросила однажды Малявина, глядя на него с высоты своего табурета.
— Пустяки, Екатерина Сергеевна… Так… Модель… К осеннему сезону… Пустяки… Аппарат для борьбы с наводнениями.
— Неужели это возможно?
— Невозможного тут нет ничего. Особенно теперь, когда у нас в двух шагах Волховстрой…
Бородуля рассказал восхищенной Малявиной, в чем заключается его изобретение. Многого она не поняла, но главную суть уловила: у самого устья Невы ставятся конденсаторы огромной энергии, каждый в 50 тысяч лошадиных сил. Эти конденсаторы будут способны во всякое время создать искусственное движение воздуха, противоборствующее балтийским ветрам.
Малявина с благоговением взглянула на сидящего перед нею человека. Но Бородуля уже не слушал ее. Он снова погрузился в работу.
Его биография
Однажды Малявина сказала ему:
— Расскажите мне вашу жизнь! Я ведь ничего о вас не знаю. Где вы родились? Как вы стали профессором?
— Я такой же профессор, как вы! — сказал он. — Все мое образование — кухонное.
— Кухонное?
— Да. Моя мать была кухаркой у мадам Кирпиченко, а я слизывал с тарелок объедки. Вот и все мое образование.
— А потом вы поступили в гимназию?
— Вот моя гимназия! — сказал Бородуля, потрясая в воздухе «Занимательной физикой».
— И больше вы нигде не учились? — спросила Малявина.
— Учился! — ответил Бородуля. — Учился в слесарной мастерской на Путиловском, в тюрьме на Шпалерной и окопах на Карпатских позициях.
— Вы были на войне?
— Да, я попал в плен, в лазарет, и познакомился там с Фаффендорфером.
— Фаффен…?
— Дорфером. Это знаменитый австрийский ученый! Как же! Неужели не знаете? Башковитый человек — Фаффендорфер! Мы лежали с ним рядом на койках, и он от нечего делать, от скуки целые дни подряд читал мне лекции по физике и химии. К тому времени я здорово научился говорить по-немецки.
И он опять с ребяческой хвастливостью взглянул на Малявину, после чего произнес какую-то длинную немецкую фразу, чтобы показать, как он хорошо говорит по-немецки.
— А потом? — спросила Малявина.
— А потом я попал в кабалу к этому… к Малатесте дель Бомба.
— К кому? — переспросила Малявина.
Но он не ответил. Он насупился и громко вздохнул. Очевидно, память о Малатесте дель Бомба была для него тягостным бременем.
Правый глаз у него нервно задергался, он махнул рукой. И вдруг захохотал.
— Чему вы смеетесь? — спросила Малявина.
— Здорово я раскокал вчера этих приезжих мошенников! — воскликнул он мальчишеским фальцетом. — Будут они помнить Бородулю!
Так Малявиной и не удалось узнать, каким образом Бородуля попал в кабалу к Малатесте дель Бомба.
Предательство
А между тем мистер Брэнч все еще сидит в «Европейской» гостинице и безутешно рыдает над своим спиртуозным молитвенником. Неужели он так и не найдет Бородулю?
Вдруг в комнату входит сладко улыбающийся господин с бакенбардами.
Все лицо посетителя испещрено синяками, но каждый синяк выражает нежнейшую симпатию к мистеру Брэнчу.
И, наклонившись к уху мистера Брэнча, он шепчет:
— Я знаю, где найти Бородулю!
Мистер Брэнч вскакивает и горячо пожимает посетителю руку.
— Где же, где же Бородуля? Говорите скорее!
Посетитель вынимает из жилетного кармана бумажку и подает ее мистеру Брэнчу. На бумажке четко написано: «Лахта, Болотная улица, дом Сиволайнена».
Мистер Брэнч горячо благодарит посетителя.
— Но, пожалуйста, чтоб ни одна душа! — говорит посетитель. — Это только для вас. По дружбе… Я раздобыл этот адрес за четыреста двадцать долларов.
Мистер Брэнч достает бумажник и щедро награждает незнакомца.
Через десять минут он в вагоне Приморской железной дороги, а еще через десять минут — на тихой, занесенной снегом Лахте.
К изумлению мистера Брэнча, вместе с ним из вагона выбежало пять или шесть иностранцев, у каждого из них была бумажка с тем же адресом и каждый из них стал торопливо расспрашивать, где находится дом Сиволайненов.
В испуге глядели жители Лахты на этих людей и шарахались в разные стороны.
Мистер Брэнч отстал. Проклятый чемодан! Зачем он взял с собою чемодан! Не нужно было брать чемодана!
Скоро мистер Брэнч совсем отстал.
Пройдя шагов двести, он так утомился, что бросил чемодан у дороги и в изнеможении сел на него.
Был ясный морозный день. Начинала светить луна. Мистер Брэнч сидел и курил. А потом вынул из чемодана свой алкогольный молитвенник и набожно приложился к нему.
Вдруг он увидел, что по пустынной дороге бежит какой-то дикий человек и отчаянно машет руками, как бы отбиваясь от пчелиного роя.
Человек подбежал ближе и оказался Луи Сан-Бернаром. Лицо у него было так перекошено, словно он проглотил по ошибке динамитный снаряд, который сейчас же взорвется.
За Бернаром скакал фон Граббе, размахивая руками, как мельница, и ежеминутно приседая под каждым кустом.
Бешеным быком налетел он на мистера Брэнча, отшвырнул его в сторону и, молниеносно распахнув чемодан, сунул туда голову по самые плечи, словно спасая ее от смертельной опасности.
Его примеру последовали все остальные.
С изумлением смотрел на них ошарашенный мистер Брэнч. И в самом деле, не странно ли? — четыре человека стоят на коленях вокруг одного чемодана и суют головы внутрь, и бегут неизвестно куда! Издали кажется, что это бежит сам чемодан — восьминогий.
По чемодану барабанит дробь, будто кто-то невидимый сыплет на него целые тонны гороха.
А сзади никем не замеченный идет Бородуля и, толкая перед собой на салазках какой-то незамысловатый снаряд, вроде самой простой маслобойки, заливается отчаянным хохотом.
Рядом с ним — на лыжах — Екатерина Малявина.
— Что вы с ними сделали? — спросила Екатерина Малявина, когда он перестал хохотать.
— Вздор! — сказал он. — Детская забава! Это у меня называется «Персональный град номер восемь».
Неожиданный гость
Изобретение Бородули приближалось к концу. Он сидел, не разгибаясь, за столом и исписывал десятки страниц длинными и сложными формулами, в которые Малявина вглядывалась с почтительной нежностью.
В этот день ему было худо. Когда на следующее утро силы понемногу вернулись к нему, он, лежа в постели, произнес еле слышно:
— ГУТИВ!
Малявина не поняла.
— О чем вы говорите?
— Губернское Управление Туч и Ветров.
А потом взял Малявину за руку и сказал, улыбаясь:
— Только ради этого я и живу. Дайте только мне довести до конца мои опыты, и мы нынче же весною… вместе с вами… да… мы покажем Европе величайшее чудо, какого она еще никогда не видела: миллионы свободных и счастливых работников, для которых труд не проклятие, а радость. Пусть только овладеют они моим изобретением…
